— Наверно, предпочитаешь не рассказывать, как это случилось? спросил он.
— Разве Энн ничего не говорила?
— Сказала, что занималась гимнастикой и упала, но мне очень трудно поверить в такое. Особенно если учесть, что она должна была падать с широко расставленными ногами, как балерина, выполняющая поперечный шпагат. К тому же, синяки и царапины на коже явно указывают, что она вдобавок была еще и голой.
Я пожал плечами и постарался сделать вежливое бесстрастное лицо.
Доктор Розен с минуту наблюдал за мной, дергая себя за козлиную бородку. Наконец он сказал:
— Джон, я не утверждаю, что травмы Энн как-то связаны с тобой. Но напоминаю, что я врач, и, как врач, я должен задавать вопросы. Это принадлежность моей профессии. Врач не только лечит симптомы, но и старается распознать причины на случай, если симптомы появятся вновь. Он не занимается только механическим исправлением поломанных костей.
— Знаю, доктор, — я кивнул. — Но прошу мне верить: между нами не было ничего… как бы вы выразились? Ничего несоответственного.
Доктор Розен поджал Губы, явно не удовлетворенный моим ответом.
— Послушайте, — продолжал я. — Я не избивал ее. Я почти ее не знаю.
— Она была с тобой в ту ночь, когда это случилось, и какое-то время она была голой.
— Но так бывает, доктор. Люди иногда раздеваются догола по ночам. Но прошу поверить, что ее нагота не имела ничего общего со мной. И ее повреждения тоже. Я только привез ее сюда, чтобы вы ей занялись.
Доктор Розен встал и сделал пару кругов вокруг стола, глубоко засунув руки в карманы брюк.
— Ну что ж, — сказал он. — Я не смогу доказать, что ты врешь.
— А вы так хотите это доказать?
— Я только хочу знать, что случилось. Джон, эта девушка ушиблась не во время занятий гимнастикой. Ты это знаешь, и я тоже. Я не собираюсь совать нос в твои дела. Я не гражданский комитет в одном лице. Но как врач я должен знать, как дошло до того, что Энн была так грубо избита и оскорблена. Ее повреждения имеют аналог лишь с одним… честно говоря, садомазохизмом.
Я вытаращил на него глаза.
— Вы шутите? Садомазохизм? Вы на самом деле думаете, что Энн Патнем и я…
Доктор Розен побагровел и поднял руки.
— Джон, прошу тебя, не надо ничего объяснять.
— Видимо, я должен, раз дело дошло до того, что вы считаете, будто я привязал Энн Патнем к поручням кровати и исхлестал ее бичом.
— Прошу прощения. Я вообще не имел в виду, что… — доктор Розен замолчал, не закончив фразы. — Извини. Я просто все еще не могу понять, как были нанесены эти травмы. Не сердись. Это было крайне бестактно с моей стороны.
— Было бы, конечно, еще более бестактно, если бы я ее действительно избил, — заметил я.
— Еще раз извини. Хочешь сейчас к ней зайти? Наверно, процедуры уже закончились.
Доктор Розен вывел меня из кабинета и пошел впереди по коридору. Резиновые подошвы его ботинок поскрипывали по натертому паркету пола. Он все еще был озабочен. Я видел это по цвету его ушей. Но как я мог убедить его в том, что мы с Энн не резвились в комнате для пыток? Доктор Розен никогда не поверит, что дух Джейн подвесил Энн в воздухе вверх ногами и издевался над ней с помощью психокинеза.
Энн сидела на белом бамбуковом кресле в углу комнаты и усердно просматривала „Пирамиду за двадцать тысяч долларов“. Она выглядела бледной, больной, ее рука висела на перевязи, под глазами были синяки. Она плотно завернулась в халат, как будто мерзла.
— Энн, пришли гости, — заявил доктор Розен.
— Привет, — сказал я. — Как себя чувствуешь?
— Спасибо, лучше, — ответила она и выключила телевизор. — Ночью были кошмары, но мне на ночь кое-что дали.
Доктор Розен оставил нас одних. Я присел на край постели.
— Я на самом деле чувствую себя виноватым, — сказал я. — Мне не следовало приглашать тебя к себе домой.
— Это была моя ошибка, — ответила Энн. — Мне не надо было вмешиваться. Я должна была знать, что Микцанцикатли слишком силен для меня.
— Главное, что сейчас ты в безопасности.
Энн подняла на меня взгляд. Ее левый глаз сильно оплыл.
— Но какой ценой? Это — куда хуже.
— Никакой цены нет. Я уже раньше раздумывал над такой возможностью.
— Ты на самом деле раздумывал об освобождении Микцанцикатли?
— Конечно. Он обещал, что вернет мне жену и сына. Что бы ты сделала на моем месте?
Энн отвернулась. За окном, в свете солнца, с лужайки взлетела птица и устремилась в небо.
— Наверняка то же самое, — наконец призналась Энн. — Но теперь у меня все же есть чувство, что ты принял такое решение только из-за меня. Мне кажется, что моя жизнь была куплена ценой жизни всех этих людей.
— Каких людей?
— Тех, которые умрут, когда Микцанцикатли выйдет на свободу.
— Но почему люди должны умирать из-за освобождения демона, которому больше трехсот лет?
— Микцанцикатли куда старше, — поправила меня Энн. — Он был очень стар уже тогда, когда Дэвид Дарк привез его в Салем. В культуре ацтеков он известен с незапамятных времен. И он всегда требовал жертв. Он требовал людских сердец, чтобы насытить свой желудок, людских жизней, чтобы насытить свой дух, людской любви, чтобы обогреться. Он паразит, не имеющий никакой цели, кроме продления собственного существования. Ацтеки использовали его для запугивания тех своих соплеменников, которые отказывались платить дань Микцанцикатли и богу Солнца. Дэвид же Дарк пытался с его помощью заставить жителей Салема чаще ходить в церковь, и это была единственная роль, которая им отводилась демону. Я гарантирую тебе, Джон, что как только Микцанцикатли очутится на свободе, он тут же примется искать следующие жертвы.
— Энн, — мягко запротестовал я. — Сейчас иные времена. Люди уже не верят в демонов. Как может Микцанцикатли влиять на людей, которые в него не верят?
— Это не имеет значения. Ты же не верил, что Джейн может восстать из гроба, пока сам не увидел ее, но ведь это не ослабило ее мощи, не так ли?
Я немного помолчал. Потом я посмотрел на Энн и пожал плечами.
— Во всяком случае, уже поздно. Я дал обещание Микцанцикатли. Я должен сдержать свое слово. Посмотрим, что из этого выйдет. Я все еще не верю, что нам грозит такая большая опасность.
— Она будет еще больше, чем ты можешь вообразить. Как ты думаешь, почему я просила тебя, чтобы ты позволил мне умереть? Моя жизнь — это мелочь в сравнении с тем, что может сделать Микцанцикатли.
— Но ведь я же обещал, — напомнил я ей.
— Да, ты обещал. Но что стоит обещание, данное демону? Если бы ты подписал договор с Гитлером или Сталиным, а затем нарушил его, кто бы мог упрекнуть тебя? Мог бы кто-нибудь сказать, что ты нелоялен и не заслуживаешь доверия?