На краю железного стула в неудобной позе застыл Хьюи Харрингтон-Эллис. Он разговаривал с рок-звездой семидесятых по имени Гари. Я точно не помнила, из какой он группы, но, по-моему, они до сих пор гастролировали, несмотря на преклонный возраст. С виду его можно было бы принять за банковского менеджера. К ним подошел Дэйв Руффорд с женой. Он был высокого роста, с длинным лошадиным лицом. На нем были солнечные очки и мешковатый серый костюм. Его жена, лет сорока, была очень хороша собой. Она держала на руках ребенка.
– Привет, дружище, – сказал Гари. – Как жизнь?
– Потихоньку, потихоньку, – ответил Дэйв. – Это Макс. Страшный маленький ублюдок, правда?
Хьюи поднялся со стула с преувеличенным радушием. Он наблюдал за младенцем, делая вид, что обожает маленьких детей.
– Вот что удивительно – младенцы совсем не распознают знаменитостей, – сказал он. – Ты и понятия не имеешь, кто все эти люди, да, Максимилиан?
– Ты прав, – сказал Гари.
– Страшный маленький ублюдок, – повторил Дэйв.
– Эй, ты купил лошадь?
– Да. Резвая сволочь.
– Дэйв решил заняться охотой, – пояснил Гари.
– О боже, – сказал Хьюи.
– Он считает себя благородным лордом, – на полном серьезе произнесла его жена.
– Где ты ее держишь? – спросил Дэйв.
– Мы сейчас строим новые конюшни. В старых стоят мои “феррари”. Но новые будут в том же стиле. И вино я туда перенесу, потому что мне не нравится наш винный погреб. К нам приходил этот парень и сказал, что в погребе слишком сыро, поэтому у нас будет новый погреб под конюшнями, с правильной температурой.
– Ты не боишься, что лошади нагадят в твои бочки с “Шато Марго”?
– Ха-ха, – сказал Гари. – Хмм.
– Да он не заметит разницы, даже если нагадят, – пробормотала его жена.
– Ты ездишь на “феррари”? – спросил Хьюи.
– Нет. Ну, иногда. “Феррари” – хорошее вложение капитала. Только без процентов. Не-а, обычно я беру “астон” или “роллер”. А ты? На чем ездишь?
– Добиваю старый “форд-фиеста”, – ответил Хьюи. – Понимаешь, меня слишком часто узнают на улице. Если бы я ездил на крутой машине, мне бы проходу не давали.
Дэйв Руффорд выглядел совершенно убитым. Но моментально пришел в себя.
– А у меня тонированные стекла, – сказал он. К Ричарду подошла официантка, наклонилась и что-то прошептала ему на ухо. Он вдруг переменился в лице, потом поднялся и обратился к гостям. У него был вид человека, который только что потерял родное дитя.
– Минуту внимания, минуту внимания, пожалуйста. Мне очень жаль. Мик и Джерри не смогут присоединиться к нам. У них возникли проблемы. Мне очень жаль, мои дорогие. Они передают вам огромный привет.
Когда пришел Оливер, я от нервов успела опрокинуть не один коктейль. Он изящно спустился с лестницы. На нем было широкое темно-синее пальто из мягкой ткани и белоснежная рубашка. Он окинул взглядом комнату и разразился смехом. Дженнер засеменил ему навстречу.
– Ричард, псих несчастный, что ты сотворил со своими гостями? Похоже на кошмары Иеронима Босха. – Он пожал Ричарду руку, передал пальто горничной и отказался от предложенного коктейля. – Нет уж, Ричард, я к твоему месиву больше не притронусь. Я уже знаю, что это такое. – Оливер подошел ко мне и поцеловал меня в губы. – Милая, мне очень жаль, я заработался, бедняжка ты моя. Дженнер за тобой поухаживал? Ричард, зачем ты посадил ее на этот безумный стул?
Он взял меня за руку и помог спуститься. Оказавшись на ногах, я поняла, что пьяна. К счастью, Дженнер сразу же куда-то увел Оливера, поэтому, наверное, он ничего не заметил. Я приросла к полу и тряслась от страха.
Объявили приглашение к ужину. Было забавно наблюдать, как гости, извиваясь, пытаются выбраться из металлических конструкций. Ужин был накрыт на нижнем уровне, и теперь нам всем предстояло преодолеть еще одну крученую винтовую лестницу.
Мой мозг завертелся как карусель. Я одновременно пыталась подавить нарастающий приступ паники и сконцентрироваться на ступеньках, считая шаги. Главное – не упасть и ничего не говорить, тогда никто ничего не поймет. В комнате стояли круглые столы, накрытые белыми скатертями. Каким-то чудом мне удалось забраться на стул. Я увидела перед собой белую шестиугольную тарелку, на которой лежала маленькая птичка со скрученными ножками, а рядом с ней – ее же яйцо. Оливера посадили на противоположную сторону стола, рядом с подругой Дженнера. На вид ей было лет двенадцать. Она была очень красива, одета во все черное и разговаривала с Кеном Гарсайдом – тем самым, который снял фильм про канализацию.
Я уставилась на них, пытаясь настроить фокус. До меня доносились обрывки их разговора. Она говорила нараспев, заканчивая каждое предложение на одной ноте.
– Что? О нет! Пра-а-авда? – Очевидно, с канализацией Дженнеров произошло что-то ужасное и нечто просочилось в бассейн этажом ниже. – Это о-очень неприятно, понимаете? Думаете, нам придется спустить воду?
Почему-то она думала, что Кен Гарсайд должен разбираться в сантехнике, раз он снял фильм о канализации. У Кена был озадаченный вид. Я выпила воды, думая, что в голове прояснится, но вместо этого мой желудок взбунтовался. Я почувствовала спазм, и к горлу подкатила тошнота.
Оливер спас Кена Гарсайда от канализационной темы и начал разговаривать с Анналин о фильме.
– Серьезно, Анналин, я в шоке... бросай этого старого ублюдка... расправь крылья.
Я никак не могла понять, с какой стати Оливер так распинается. Анналин была тупой, как дерево. И фильм – полное дерьмо. Но он продолжал в том же духе: “Значительно... оригинально... конструктивно”.
Кто-то дотронулся до моей руки, и я подскочила на месте.
– Передайте масло, пожалуйста. Меня зовут Лайам.
Я знала. Лайам был знаменитым актером.
– Очень приятно, Рози. – Я попыталась сосредоточиться на масле.
– С вами всё в порядке?
– Да, спасибо, всё хорошо.
Нет, не хорошо. Я покосилась на актера-ирландца. Год назад он снялся в фильме про Ирландскую республиканскую армию. В интервью он обычно говорил: “Я не считаю себя секс-символом” – и распространялся на тему преимуществ семейной жизни. На фотографиях он всегда был с двумя детьми и верной женой, с которой они встречались еще в школе. В последнее время ходили слухи, что у него роман с одной фотомоделью. Фотографы запечатлели его в тот момент, когда он показывал им поднятый средний палец и громко матерился.
– Вы тут кого-нибудь знаете?
– Нет, нет.
К тому времени мне уже не хотелось ни с кем разговаривать. Это было бы опрометчиво с моей стороны. Чтобы не опозориться, мне надо было привлекать к себе как можно меньше внимания. Например, сидеть и разглядывать кусочек хлеба.