У меня выпадали зубы. Я держала их в руке, плотно закрыв рот, чтобы те, которые остались, не вывалились и никто не увидел. Открыла глаза. Пробежала языком по деснам, проверить, на месте ли зубы. И вспомнила о вечеринке. Ночь прошла ужасно. Я то засыпала, то просыпалась от кошмаров. Ширли спала на кровати рядом со мной, ее длинные волосы рассыпались по подушке. Я лежала неподвижно, стараясь не разбудить ее, и вспоминала о том, что произошло. Мне не следовало уезжать из Сафилы. Беженцы уже на пути, но кормить их нечем. Я всё бросила ради безумного плана, который ни к чему не привел.
Первые часы пребывания в Лондоне потрясли меня намного сильнее, чем я предполагала. Я думала, что в Африке стала новым, сильным человеком; что мне никогда больше не придется пережить унижения, которым меня подверг Оливер. Но всего двадцать четыре часа пребывания в Лондоне, и я уже не была так в этом уверена. Может, над притяжением между двумя людьми, которые когда-то были влюблены друг в друга, время не властно? Я в унынии уставилась в потолок. Оливер и Клуб Знаменитых – две основные составляющие моего плана, и в обоих случаях – полное поражение. Всё очень плохо. Голова просто лопалась от этих мыслей. При воспоминаниях о вечеринке и о лагере к горлу подкатил комок, и в довершение я вспомнила поездку в Кефти. Мне хотелось, чтобы рядом был О'Рурк. Но это только бы все осложнило – Оливер, О'Рурк, и оба на мою голову.
Проснулась Ширли.
– Как ты? – спросила она.
– Нормально.
– Не вздумай опять связаться с этим психом, – сказала она. – Пообещай. Не хочу, чтобы ты мучилась и не спала ночами.
– Обещаю, – неуверенно произнесла я.
Как я обрадовалась, когда подумала, что Оливер поможет! Но он ни капельки не изменился, и нужно держаться от него подальше. Что же мне делать? Я всё испортила. Я безнадежна.
Около пяти утра я наконец задремала. Через час меня разбудило жуткое завывание и скрежет, скрип заржавевшего мотора, звук рвущегося металла, будто жестянку резали ножом. Я в ужасе села на кровати. Скрежет сопровождался пронзительным у-и-у-и-у-и-у-и-у-и-у-и. И вдруг наступила тишина. Потом раздался оглушительный вой сирены. Вскоре скрежет повторился, уже где-то поблизости.
– Извини, – сквозь сон пробормотала Ширли, – это мусоровозки. Еще два грузовика приедут в восемь. Теперь у каждого магазина свой собственный мусорный грузовик, а наш мусор так и валяется.
– А сирена?
– Сигнализация, – объяснила Ширли. – Когда они приезжают, в магазине всегда срабатывает сигнализация. Проклятые мусорщики, – она засмеялась и закрыла рукой лицо.
Я подождала, пока она уснет, и тихонько прижалась к ней.
Утром параноидальные мысли меня уже не одолевали. Я решила подойти к проекту более основательно – для начала обзвонить редакции газет и поговорить с представителями “Содействия”. В конце концов, у меня еще целых три недели.
– Вы разговаривали с УВК ООН? – спросил Питер Керр, глава отдела зарубежных новостей “Таймс”.
– Да, и с представителями организации “Содействие”, и с Комитетом по делам беженцев в Намбуле. Поставки продовольствия обеспечивает ООН.
– Хорошо. Джеральдина! – крикнул он через комнату. – Позвони в библиотеку, детка. И в архивы, спроси, что у них есть за последние шесть месяцев. – Он вопросительно взглянул на меня. Я кивнула. – Информация о Намбуле и Кефти за последние шесть месяцев. Статьи о беженцах. Попробуй еще под заголовками “Благотворительность”, “Саранча”.
Он просмотрел фотографии.
– Вы работаете в “Содействии”?
– Уже нет. Я подала на увольнение в Эль-Дамане, перед отъездом. Сегодня собираюсь зайти в главный офис.
– Вы понимаете, что сейчас неподходящее время для голодающих?
– Вы о чем? – спросила я. – Что значит “неподходящее время”?
– Бросьте, вы же понимаете. Сейчас главные темы – Восточная Европа, Персидский залив.
– Неужели вы думаете, что проблема решена? Это не так. Посмотрите.
Я выбрала из стопки фотографий ту, на которой Либен Али опускал Хазави в могилу.
– Это мой друг, – дрогнувшим голосом произнесла я. – Фотография сделана на прошлой неделе. У нас нет времени. Можно подумать, весь мир – кафе-мороженое, а Персидский залив – “вкус месяца”. Речь идет о жизни людей.
Он оглянулся по сторонам, резко вырвал у меня из рук фотографию и положил в пачку.
– Послушайте, милая моя. Я вас прекрасно понимаю. Я просто пытаюсь объяснить, что так – дела – не – делаются. Понятно? Это газета. – Он почесал шею. – Мы могли бы предоставить вам колонку – впечатления очевидца. Напишете о работе в лагере, о своей миссии, обратитесь за помощью лично.
– Нет, это должно пойти как экстренные новости, на первой странице.
– Это не вам решать, дорогая моя, – процедил он и ударил кулаком по столу. – Я обо всем позабочусь, милая. Посмотрим, что можно сделать. Но на вашем месте я бы особенно не надеялся.
Я была в отчаянии. В Лондоне было холодно, как в морозилке. Здание редакции находилось в районе бывших доков, ледяной ветер завывал и бил в лицо, над головой нависали громадины из стекла и бетона. Какой-то мужчина отпихнул меня и прошел мимо. На нем был отвратительный малиново-зеленый костюм. Мимо с воем пронесся грузовик и обрызгал грязью пальто, которое мне одолжила Ширли. Серое небо, покрытое свинцовыми тучами. Я представила Сафилу на закате: красная земля, горячий ветер, бескрайняя пустыня, наполненная радостными звуками. Может, это потому, что в Африке всё совсем по-другому, может, Африка просто слишком далеко? Так далеко, что люди не могут представить, где это?
Вернувшись к Ширли, я смыла с пальто грязь, заварила чай и стала думать, что же делать дальше. Я ехала сюда, представляя, как моя история сразу попадет на первые полосы. Газеты опубликуют фотографии, которые я сделала в Кефти. Уговорить знаменитостей будет проще простого. Но если раньше, в качестве второй половины Оливера, еще можно было на что-то рассчитывать, то теперь, оставшись в одиночестве, я потеряла для них всякую ценность. Мой взгляд упал на телефон. Надо было позвонить в “Содействие”, но у меня не было конкретных свидетельств, что мой план сработает.
Что же делать? Я больше не могу просить об одолжении кино – и телезвезд, которые даже не помнят, кто я такая. Прямо как дочка Хассана из Сафилы, которая постоянно клянчила сережки. Но придумал же Мухаммед, как завоевать уважение иностранцев и заставить нас считаться с его мнением. Я напрягла мозги. Что бы сделал на моем месте Мухаммед, если бы ему нужно было организовать акцию в помощь Кефти? Точно не натворил бы глупостей, как я вчера. Он никогда не действовал напрямую, подумала я, вспоминая ооновские вечеринки. Слишком грубый, неразумный подход. Он бы обратился за помощью к другу, иностранцу. Нужно было найти кого-то, кто смог бы мне помочь. Но кого? Я решила обзвонить редакции других газет.