Она забыла. Ошарашенная, взбешенная, неспособная бороться с охватившими ее чувствами, она напрочь позабыла о скромной и тихой девушке, сидевшей в уголке.
– Если я захочу…
Марина ударила Старшую Сестру стулом. Снаряд, конечно, не самый удобный, но Помпилио заранее объяснил девушке, как с ним следует обращаться, а потому получилось неплохо.
Деревянная ножка влетела ахадирской королеве в затылок, и женщину бросило вперед, прямо на адигенский кулак, который вышиб из Старшей Сестры остатки сознания.
– Есть!
Помпилио развернулся к рулевому. Тот попытался вытащить из кобуры пистолет, но двух секунд, что были у него в запасе, не хватило. Тяжелый удар сбил спорки с ног, а следующий – рукоятью его собственного оружия, – отправил в нокаут.
– Помпилио! Они останавливаются!
Адиген бросил быстрый взгляд в окно, и распорядился:
– Становись к штурвалу!
…И Белла закричала.
Пронзительно, остро, словно ее разрывало на части.
– Нет! Нет!!
Только что ее переполняло упоительное ощущение всемогущества, беспощадного превосходства, восхитительное наслаждение животной жестокостью мыров, которых она вела в бой. Даже не в бой, а на убийство. Белла поверила в свою силу, упивалась ею, купалась в чужой крови, в ощущениях разъяренных мыров и… и не позаботилась о защите, потеряла осторожность, заставив зверей выскочить из храма, чтобы догнать и добить. Чтобы разорвать всех, кто еще оставался. Чтобы… И сейчас…
Кровь и боль. Боль!
И страх.
Резкие удары рвали мозг девушки на части.
– Нет! – Белла схватилась руками за голову. – Нет!!
Умирающие мыры… страх… ужас… смерть… Каждая рана – взрыв. Каждая смерть – нокаут. Мозг не справлялся. Мозг умирал, переживая все черное, что ждало его после, и воскресал, чтобы вновь окунуться в отраву чужой гибели. Оглушенный, запутавшийся мозг великого гипнота, остающийся на связи с погибающими мырами.
– Нет… – Белла уже не кричала – хрипела, царапая ногтями кожу. Плакала, хрипела и продолжала молить: – Пожалуйста, не надо…
– Я… – Ллойд пошатнулся, ухватился рукой за стену и потряс головой. – Что случилось?
Путь к храму, путь по храму… все последние часы… туман… Беспросветная мгла. Он что-то говорил? Он что-то делал? Что он говорил? Что делал?
– Я…
– Нет… – Стоящая на коленях Белла стукнулась лбом о стену. – Перестаньте…
И Чизер все понял:
– Стерва!
– Их можно убить! Можно!
Секач за пулеметом. У него еще есть время кричать. Есть время радоваться. Он знает, что скоро умрет, что это его последний бой, а потому не может остановиться. Не может не радоваться тому, что убивает ненавистных тварей. «Шурхакен» выплевывает пули без остановки. Лент много, а мыры, хоть и быстры, не шустрее пуль. Один, второй… Дан видел смерть трех, и знает, что это не конец. Мыры полезли из окон, но нарвались на пулемет. Они рассчитывали на скорость, но обезумевший Секач сам стал зверем. С дикой реакцией, позволяющей ему замечать быстрых, как молния, тварей.
«Мы все-таки сделали их! – улыбнулся Баурда, глядя на издыхающих мыров. – Сделали!»
– Нет! Не убивайте!!
Белла орет, не переставая. Ей страшно, ей больно. Беззащитная, несчастная, она рыдает, размазывая по щекам слезы и кровь. Жалобно стонет, но… Но Ллойд знает, что это ненадолго. Ллойд знает, что боль пройдет и тварь вновь ринется на охоту. Ллойд знает, что тварь станет сильнее и безжалостнее, что перенесенные муки удесятерят ее злобу. Ллойд знает, как опасны хищники, знает, что их не переделать и сколько вреда способен причинить завладевший «Универсальным ключом» зверь. Ллойд знает, а потому не испытывает угрызений совести.
Он подходит к рыдающей девушке, присаживается рядом, словно пытаясь утешить, и резким, уверенным движением ломает Белле шею.
Отпускает обмякшее тело и улыбается, наслаждаясь вдруг наступившей тишиной.
Ллойд знает, что поступил правильно…
… Пятьдесят пять лиг в час.
С такой скоростью, если верить приборам, «Неудержимый» летит вперед. С такой скоростью приближается замерший вдалеке цеппель. С такой скоростью вырастает в лобовом окне мостика трехсотметровая сигара.
– Стреляйте! Почему вы не стреляете? – шепчет Марина, сжимая ручки штурвала.
Открывайте огонь, швырните вражеский цеппель на землю, сожгите его. Стреляйте скорее, ведь надо торопиться! Кто знает, что происходит сейчас в храме? Все ли в порядке у Беллы?
– Стреляйте!
Ответом стал протяжный стон. Марина поворачивает голову и вздрагивает: Старшая Сестра пошевелилась. Еще не пришла в себя, проклятая ведьма, но за этим дело не станет – раз шевелится, значит, скоро очнется.
Еще один стон.
У девушки дрожат пальцы.
«Я ее связал и заткнул рот, – сказал Помпилио. – Даже если она очнется, то ничего не сможет сделать».
Прозвучало уверенно, но где сейчас Помпилио? Правильно, в орудийной башне. А она здесь, на мостике, наедине с ужасной ведьмой.
– Почему вы не стреляете?
Стон. Женский. А за ним – мужской. Рулевой тоже приходит в себя. Мысли путаются. Огонь до сих пор не открыт. Помпилио, помоги! Как же страшно. Стон.
Что делать?
«Только Старшая Сестра способна помешать мне вернуться за Беллой. Только Старшая Сестра. Она ненавидит меня, она ненавидит Беллу. Помни об этом».
– Я помню, – вздыхает Марина. – Старшая Сестра ненавидит Беллу!
Теперь девушка знает, что нужно делать. Твердо знает.
Она закрепляет штурвал, берет в руки нож, который забрала у рулевого, и идет к лежащей на полу женщине. Она никому не позволит причинить вред Белле!
– Стоп машина! – Вандар вопит с того самого момента, как ликующий астролог доложил, что точка перехода действует. Понимает, что остановить разогнавшийся цеппель непросто, но продолжает вопить: – Стоп машина! Стоп! Стоп!!
Импакто палит из восьмидесятимиллиметрового орудия, снаряды рвутся один за другим. Они уже снесли добрую треть руля, продырявили пятый и седьмой баллоны, посекли осколками гондолу, но это ерунда, это поправимо. Пусть снаряды взрываются, потому что главное сейчас – остановиться. Пока цеппель не остановится, астролог не сумеет накинуть на увиденную планету швартовочный «хвостик», не сможет запустить второй контур и швырнуть их в Пустоту. В ненавистную, спасительную Пустоту.
Не сможет.
А потому вся команда поддакивает капитану:
– Стоп машина!
– Останавливайся, – шепчет Осчик.
– Стой, стой, – упрашивает рулевой, поминая то святого Хеша, то Доброго Лукаса – рулевой родом с Кааты.