Снова перечитаю стихи.
* * *
22 августа, пятница
Калорий – 22; вечного смысла, которым наполнила свой век, – 0.
20.00. Женская исправительная колония, Бангкок. Сегодня утром за мной пришли и перевезли из полицейского изолятора в настоящую тюрьму. Я в отчаянии. Кажется, это означает, что на меня плюнули, считают конченым человеком. Камера представляет собой мерзкое огромное помещение, куда втиснуто не меньше шестидесяти женщин. Ощущаю, что сила и индивидуальность неумолимо сходят с меня слоями – я становлюсь всё мерзее и бессильнее. Сегодня в первый раз за четыре дня плакала. Как будто растворяюсь; обо мне скоро все забудут, мне долго томиться здесь, жизнь потеряна… Попробую поспать. Здорово бы поспать!
23.00. А-а-а… только заснула – тут же снова проснулась от того, что кто-то сосал мою шею. Целое кольцо лесбиянок, они добрались до меня. Все начали меня целовать и щупать. Откупиться от них нечем – лифчик уже отдала, трусов на мне тоже нет. Позвать охрану – хуже здесь ничего не может быть. Пришлось поменять джинсы на отвратительный, старый саронг. А ещё, хотя я чувствовала, что меня насилуют, какая-то часть меня, сама того не желая, испытывала удовольствие просто от того, что до меня дотрагиваются. Га-а-а! Может, я лесбиянка? Нет, не думаю.
* * *
24 августа, воскресенье
Минут, потраченных на слезы, – 0 (ура!)
После сна чувствую себя бодрее. Надо бы поискать Фрао. Фрао – моя подруга: её перевели сюда одновременно со мной, и я одолжила ей свой лифчик. У неё нет груди, чтобы туда поместить, но он ей нравится: Фрао всё время ходит вокруг и повторяет: «Мадонна…» Не могу избавиться от мысли, что это корыстная любовь, но нищие не выбирают и приятно иметь подругу. Потом, не хочу попасть в ситуацию, похожую на ту, когда освободились бейрутские заложники и стало ясно, что никто не любит Терри Уайта.
Вот видите, при желании человек может привыкнуть к чему угодно. Не собираюсь сдаваться и впадать в хандру. Уверена – они там дома что-то делают. Шеззер и Джуд организуют газетные кампании, как в защиту Джона Маккарти; стоят перед палатой общин, а в руках – знамена с моим изображением и ещё размахивают факелами.
Что-то же и я могу сделать. Если моё освобождение зависит от поимки Джеда и выуживания из него признания – пусть они, чёрт возьми, прилагают побольше усилий к поимке и выуживанию.
14.00. Ура, стала вдруг самой популярной девушкой в камере! Тихонько разучивала с Фрао слова песен Мадонны – она помешана на Мадонне, – и тут вокруг нас стала собираться небольшая толпа. Кажется, меня посчитали какой-то богиней, поскольку я знала слова всех песен «Девственной коллекции». В результате по требованию народа пришлось мне исполнять песню «Как девственница», забравшись на кучу матрасов, в лифчике и саронге, будто держа в руке микрофон. Тут охранник истошно завопил. Оглянулась – помощник британского консула, его только что впустили в камеру.
– А-а, Чарли! – грациозно улыбнулась я, спрыгнула с матрасов и поспешила к нему, пытаясь по дороге натянуть саронг на лифчик и восстановить достоинство. – Как я рада, что вы пришли! Нам надо многое обсудить!
Чарли явно не знал куда деть глаза, но, кажется, склонялся в направлении лифчика. Принёс мне пакет из Британского посольства: вода, печенье, сандвичи, средство от насекомых, ручки, бумага и, что лучше всего, мыло. Чувства меня переполняли – лучший подарок во всей моей жизни.
– Спасибо, спасибо, не знаю, как вас и благодарить! – взволнованно восклицала я, еле сдерживаясь, чтобы не обхватить Чарли руками и не прижать к решётке.
– Нет проблем, стандартный набор. Принёс бы вам раньше, но эти бездельники в офисе постоянно таскают сандвичи.
– Понятно, – кивнула я. – Теперь, Чарли, – Джед. Непонимающий взгляд Чарлк.
– Вы помните о Джеде, – произнесла я по-родительски наставительным тоном. – Парень, который дал мне сумку. Нам очень важно его поймать. Хотела бы, чтоб вы записали побольше деталей про него. И ещё: пришлите ко мне кого-нибудь из отдела по наркотикам, пусть возглавит поиски.
– Так, – серьёзно, но с глубокой неуверенностью отреагировал Чарли. – Так.
– Теперь слушайте, – продолжала я, оборачиваясь Пегги Эшкрофт в последние дни Раджа, когда она собирается стукнуть его по голове зонтиком. – Если тайские власти так хотят показать пример борьбы с наркотиками, что сажают в тюрьму без суда и следствия невиновных европейцев, им придётся хотя бы проявить интерес к поимке наркокурьеров.
Чарли тяжело уставился на меня.
– Угу, так, так, – пробормотал он, сдвинув брови и сердечно кивая, – при этом взгляд его не осветился ни малейшей искоркой понимания.
После того как я объяснила свою мысль ещё несколько раз, Чарли неожиданно уловил суть.
– Угу, угу, понимаю, что вы хотите сказать. Угу, им надо искать парня, который вас сюда упрятал; иначе это выглядит так, будто они ничего не предпринимают.
– Верно! – просияла я, в восхищении от результатов своего труда.
– Так, так, – заключил Чарли, поднимаясь со стула; с лица его так и не сошло выражение крайней озабоченности. – Пойду прямо сейчас, заставлю их почесаться.
Смотрела, как он уходит, и поражалась: каким образом такое создание поднялось по служебной лестнице британской дипломатической службы? И вдруг меня осенило.
– Чарли! – окликнула я его.
– Угу, – отозвался он, наклонившись проверить, застегнута ли ширинка.
– Чем занимается ваш отец?
– Папа? – Лицо его посветлело. – О, работает в министерстве иностранных дел. Старикан что надо.
– Он политик?
– Нет, гражданский служащий. Уже много лет правая рука Дугласа Херда.
Молниеносно удостоверившись, что на нас не смотрит охранник, я наклонилась к нему.
– Как здесь складывается ваша карьера?
– Чёрт, немного статично, по правде сказать, – бодро признался Чарли. – Как в этой проклятой чёрной дыре Калькутте, – если, конечно, не понизят и не отправят на острова. Ох, простите…
– Разве не здорово, если вам удастся предпринять удачный дипломатический ход? – с соблазняющими интонациями в голосе начала я. – Почему бы вам не сделать один маленький звонок вашему папе…
* * *
25 августа, понедельник
100 фунтов (внимание: худоба); кол-во… да чёрт с ним, мозг разжижается. Наверняка полезно для похудения.
Полдень. Плохой, мрачный день. Должно быть, я обезумела, решив, что могу как-то повлиять. Москиты и вши закусали до смерти. Тошнит и лихорадит от постоянного поноса, что составляет большую трудность в свете ситуации с горшком. Хотя в определённом смысле это очень даже хорошо – лёгкая голова позволяет всё воспринимать как нереальное, а это гораздо лучше, чем реальность. Заснуть бы… Очень жарко. Может, у меня малярия?