Выстрел противник засёк, а позицию нет. Очереди уже нескольких пулемётов стригли кусты и деревья наугад, сорокамиллиметровые гранаты рвались почти везде. А меня-то там, на увале, уже и нет. Я вниз ползу, загребая локтями в густой траве, дыша со свистом и отплёвываясь от пыли.
На границе кустарника и почти голого склона я остановился, втиснувшись в какой-то куст. Винтовку не трогал — снова взялся за бинокль с дальномером. Что там, напротив?
Напротив уже работали пулемёты. Я видел как минимум три дульные вспышки, из которых струи свинца тянулись в сторону удаляющихся и виляющих по дороге автомобилей. С трёх из них назад били турельные крупнокалиберные М2, но рассчитывать на меткость огня было бы смешно.
На склоне в одном месте я разглядел здоровенное кровавое пятно. Кого-то наповал срезало, судя по всему, но тело утащили. Внезапно я увидел, как в один из «хамви» с егерями врезалась сверкающая звезда ПТУР. Машина взорвалась почти мгновенно, пылающие останки свернули в сторону и скатились в кювет. Из неё никто не выскочил. Но вездеход Дмитрия нёсся вдаль. И почти в ту же минуту я увидел, как с крыши находящегося вдалеке терминала аэродрома вылетела ещё одна звезда, пересекла равнину, оставляя за собой прозрачный дымный шлейф, исчезла за склоном горы. И оттуда донёсся взрыв, причём сильный. Тоже, наверное, кого-то накрыли. Это «корнеты», из них обычно не промахиваются.
Аэродром окутывался клубами белого непрозрачного дыма. Это тоже наша задумка. Вместе с командой технарей прилетала группа минёров, которые по всей длине ВПП и по периметру базы расположили дымовые шашки, приводящиеся в действие от подрывной машинки. И теперь это сработало. Самолёту, если он точно нацелен, взлететь большого труда не составит, но весь аэродром сейчас полностью укрыт от обзора.
Возле удаляющихся машин взлетели фонтанчики земли после очереди из автоматической пушки, но вроде бы никого не достало. Ещё несколько секунд — и машины должны заехать за невысокий гребень, затем у них будет ещё метров двести простреливаемого пространства, а потом их прикроет здание терминала вместе с дымовой завесой.
Впрочем, машины сами выпустили хвосты разноцветного дыма, почти полностью их укрывшие. Ещё немного — и всё, вырвутся из-под обстрела. А чтобы всё так и вышло, мне тут надо поработать. Пулемёты уже не страшны для наших, чёрт с ними. Главное, чтобы с теми же «джевелинами» никто на склоне не нарисовался. «Джевелин» штука такая… неприятная. Это как тот же «стингер», только «земля-земля». К нему даже треногу разворачивать не надо: стреляют с плеча, наведение инфракрасное, «выстрелил-забыл». Тридцать секунд на изготовку к стрельбе. Пусти такую ракету вслед — и ещё кто-то сгорит.
Вот, похоже, и они. Двое, один тащит здоровую трубу, с целым наростом всякой аппаратуры с одного конца. Следом второй с запасными контейнерами. Про меня забыли, что ли, или решили, что меня нет? А я о себе напомню.
Они заняли позицию рядом с телом убитого мной солдата. Тот, который с пусковой установкой, присаживается на колено и пытается водрузить её себе на плечо. Второй щупает пульс на шее убитого. Первый наводит пусковую в сторону удаляющихся машин, мне хорошо всё видно в прицел, и ловит выпущенную мной пулю головой. Отлетает вбок, пусковая катится вниз по склону, второй номер ныряет за увал. И через пару секунд снова огонь из всех стволов обрушивается на мою гору. Но меня не засекли, бьют по всем подозрительным местам. Ещё выстрел у меня есть, и достанется он пулемётчику.
Главное — без суеты. Меня не засекли и даже не ожидают, что можно стрелять с такой идиотской позиции. Но дуракам везёт, равно как и влюблённым. Я влюблён в Бониту, веду себя как дурак, так что пусть мой ангел-хранитель сейчас поработает.
До пулемётчика семьсот двадцать два. Почем там у нас падение? Чуть больше полуметра, смех один. Прицеливаюсь повыше головы в кевларовом шлеме, поправляю ветер, который дует с постоянной силой, и высчитать его легко по тому, как дым от стрельбы и пыль сносит влево. Вот так… свободного хода нет… Бах! Прямое в башню, хоть целился вообще в силуэт.
А теперь бежать отсюда, и как можно быстрее. Потому что попадания начинают быстро смещаться к этому кусту. Слава богу, у меня прямо за спиной что-то вроде мелкой пологой канавки. Курам на смех канава, но лежащего человека в ней укрыть можно. В неё и я скатываюсь. Слышу разрывы гранат из автоматических гранатомётов, пули из крупнокалиберного разбрасывают мелкие камни, которые сыплются на меня. Я, матюгами проклиная царапающиеся камни под животом, заскользил вниз по склону. Успеваю бросить взгляд в сторону наших. Машин уже не видно — лишь костёр подбитого «хамви» продолжает разгораться у дороги. Теперь им только взлететь, и всё. Всё. Дело сделано.
Камни сыплются как по жёлобу передо мной, локти, к счастью, прикрыты щитками-«падами», но грудь с животом отдавлена этими проклятыми камнями. Колено, правда, пока ведёт себя терпимо. Хорошо, что я вообще никогда ни наколенниками, ни налокотниками не пренебрегаю. Чуть впереди, метров на пятьдесят ниже по склону, кучка камней, я вполне смогу между ними втиснуться и незаметно выглянуть. Теперь только до них добраться. К счастью, канавка эта, воробьиной глубины, прямо к ним и ведёт — как специально. Скорее всего, камни по этой канавке и скатывались с дождевым потоком, и собирались ниже по склону у какого-то препятствия.
За несколько секунд ссыпаюсь с целой кучей мелких камней к намеченной позиции, Всё, теперь прикрыт. Осторожно поворачиваюсь вправо, ползу. Камней около десятка, каждый размером не меньше метра в поперечнике, укрытие солидное, если не учитывать рикошетов. Теперь выглянуть надо.
Высовываюсь с биноклем справа от большого камня — здесь ещё высохшая трава растёт из-под него: какая-никакая, а маскировка. Другое дело, что камуфляж на мне под зелёную растительность, какая всё больше распространена на острове, а в этом месте всё выгорело. А что делать?
Вижу сразу пятерых, уже сбежавших со склона и направляющихся к тому месту, откуда я стрелял раньше. Нет, так я не согласен. Если они туда заберутся и меня не найдут, начнут искать. И обнаружат ниже по склону, где я буду являть собой прекрасную контрастную мишень. Не хочу.
До них меньше шестисот, поэтому я навожу перекрестье в грудь первому, беру небольшое упреждение, провожая его стволом, и стреляю. И попадаю: он валится назад, остальные приседают на колено за камнями, которых здесь прорва, и я всаживаю ещё одну пулю во второго, передёргиваю затвор, ловлю прицелом верх торчащего из-за камня шлема и вновь стреляю. Попал, не попал? Не знаю, шлем исчез, а вокруг меня загулял смерч. Пули, гранаты, всё вперемешку. Гравий во все стороны, искры и дым. Дёргаюсь назад, под защиту камня, и прямо передо мной расцветает вспышка, и с ней вспыхивает дикая боль в обеих руках. Я глохну, слепну от кругов в глазах, но успеваю укрыться, при этом смертным потом одевшись.
Крупнокалиберные пули молотят в камни, вокруг петардами-переростками хлопают гранаты из «девятнадцатых». Но одновременно появляется мысль, что жив, что не убили, только вот руки… Куда меня? Меня — в винтовку. Пуля пятидесятого, наверное, калибра, угодила прямо в затворную группу, вырвав затвор и отбросив его в сторону. Винтовка согнулась всем своим алюминиевым ложем вместе со стволом, прицел сорван с колец, объектив треснул. А что с руками? Смотрю и чувствую облегчение. Отшибло мне руки всего-навсего, хорошо, что в этот момент я винтовку в плечо не упирал, а то бы ключицу сломало.