Пароход подошел к пристани. Огненные шарики засуетились, опуская трап, отвязывая канаты и делая всю прочую работу, какую на обычных судах выполняют матросы. Не знаю, как им удавалось обходиться без рук и как они ничего не сожгли. Но зрелище меня не особо удивило. За последние дни я видел и более диковинные штучки.
Баст спустилась вниз. Едва мы ступили на борт, она бросилась обнимать всех нас, включая и Хуфу. Павиан радостно ее приветствовал и даже осмотрел ей волосы на предмет насекомых.
— Как я рада, что вы живы, — призналась Баст. — Ну, рассказывайте, что с вами происходило.
Мы вкратце пересказали события дня, и Баст ужаснулась:
— Могила Элвиса! Ну Тот и хватил. Жестокое испытание. Раньше он был помягче. Стареет. Не могу сказать, что очень уж рада снова оказаться на этом пароходе. Ненавижу воду. Но надо думать…
— Так ты уже бывала на «Царице Египта»? — спросил я.
Улыбка Баст погасла.
— Как всегда, миллион вопросов. Давайте сначала поедим. Капитан ждет.
Меня не вдохновляла неизбежная встреча с топороголовым человеком, но еще меньше меня вдохновлял рацион Баст: поджаренный сыр и «Фрискис». Может, на корабле все-таки есть повар? С этими мыслями я пошел вслед за богиней в корабельную столовую.
Столовая представляла собой целый зал, оформленный в египетском стиле. Стены украшали цветные росписи с изображением богов. В потолок упирались золоченые колонны. На длинном столе был выставлен просто умопомрачительный набор разных кушаний и закусок, и среди них — сэндвичи, пицца, гамбургеры и даже мексиканские блюда. Роскошная компенсация за барбекю Тота, которое мы так и не попробовали. На боковом столе, рядом с ведерком со льдом, красовался безупречный строй золотых бокалов и большой сатуратор с газировкой и двадцатью сортами сиропа. Стулья красного дерева формой своей походили на павианов. Мне сразу вспомнились «Джунгли» в Грейсленде, но Хуфу чувствовал себя здесь как дома. Он потявкал возле стула, показывая, кто здесь является главной обезьяной, после чего взгромоздился на сиденье. Схватив из вазы с фруктами спелый плод авокадо, Хуфу немедленно стал очищать кожуру.
В дальнем конце зала открылась дверь, и мы снова увидели топороголового человека. При входе ему пришлось пригнуться, чтобы не разнести дверной косяк.
— Приветствую вас, господин и госпожа Кейн, — кланяясь, произнес капитан.
Рта он, естественно, не имел. «Голосом» служила вибрация переднего лезвия топора. В свое время мне попалось забавное видео: какой-то чудак играл на пиле, ударяя по ней молотком. Примерно так же звучали и слова капитана.
— Для меня большая честь принимать вас на борту моего судна.
— Госпожа Кейн, — повторила Сейди. — Мне нравится.
— Меня зовут Окровавленный Топор, — представился капитан. — Какие будут приказания?
— Он готов выполнять наши приказы? — повернувшись к Баст, спросила изумленная Сейди.
— В пределах разумного, — уточнила Баст. — Он связан с вашей семьей. Ваш отец…
Здесь наша киса почему-то закашлялась.
— В общем, этот пароход вызвали ваши родители.
Я неправильно назвал капитана топороголовым человеком. Он не был ни человеком, ни богом. Он был демоном. Услышав слова Баст, капитан неодобрительно завибрировал.
— Богиня, разве ты им еще не сказала?
— Все в свое время, — проворчала Баст.
— О чем ты должна была сказать? — спросил я.
— Так, некоторые мелочи, — поспешно ответила она. — Этот корабль можно вызвать только один раз в год и только в случае крайней необходимости. Сейчас вы должны будете отдать капитану распоряжения. Ему необходимы ясные и четкие указания. От этого зависит безопасность путешествия.
Я пытался понять, почему Баст так нервничает. Топороголовый демон ожидал приказаний, и пятна засохшей крови на лезвиях подсказывали мне, что лучше не испытывать его терпение.
— Нам нужно добраться до Зала суда, — сказал я капитану. — Отвези нас в Страну мертвых.
Окровавленный Топор задумчиво загудел.
— Я исполню твое приказание, господин Кейн, но это потребует времени.
— У нас его очень мало. — Я повернулся к Сейди. — Сейчас что, вечер двадцать седьмого декабря?
Она кивнула.
— Послезавтра на рассвете Сет завершит строительство своей пирамиды. Если мы его не остановим, он уничтожит весь мир. Так что, капитан Большой Топор, мы очень торопимся.
— Мы сделаем все, что в наших силах, — пообещал капитан, и его голосе появились, я бы сказал, резкие нотки. — Команда готовит ваши каюты. Соблаговолите отобедать, пока идут приготовления.
Я взглянул на стол, ломящийся от еды, и только сейчас понял, до чего же голоден. Последний раз я ел в комнатке на верхушке монумента Вашингтона.
— Спасибо, мы с удовольствием поедим.
Капитан согнулся в поклоне, отчего стал немного похож на гильотину. Затем он покинул столовую.
Поначалу мне было не до разговоров. Я набросился на еду: проглотил сэндвич с ростбифом, пару кусков вишневого пирога с мороженым и выпил три бокала имбирного пива. Только тогда я почувствовал некоторую сытость.
Сейди ела мало. Конечно, она успела перекусить, пока мы летели в Мемфис. Сестра жевала сэндвич с сыром и огурцом, запивая это «Рибеной» [37] — ее любимым английским напитком. Хуфу уплетал все, что оканчивалось на «о», и на его трапезу было лучше не смотреть.
Официантами нам служили все те же огненные шарики. Они наполняли наши бокалы и убирали грязные тарелки.
После нескольких дней, когда мы только и делали, что убегали и улетали от погони, было приятно спокойно сидеть за столом и никуда не спешить. Узнав, что капитан не может мгновенно доставить нас в Страну мертвых, я даже обрадовался.
— Агх! — рыгнул Хуфу.
Он вытер рот и схватил огненный шарик. Шарик в его руках вырос до размеров баскетбольного мяча. Павиан посмотрел на меня и фыркнул.
На этот раз я хорошо понял павианский язык. В переводе на человеческий это звучало так: «Пойду поиграю в баскетбол, но один. Тебя не приглашаю. Ты и бросать нормально не умеешь».
— Конечно, иди, — сказал я ему, покраснев от его намеков. — Приятной тебе игры.
Хуфу снова фыркнул, взял светящийся «мяч» и убежал. Неужели на пароходе была баскетбольная площадка?
У Баст тоже что-то не было аппетита. Она едва притронулась к своей любимой кошачьей еде — «Фрискис» с тунцом.
— Не голодна? — спросил я у нее.
— Что? А-а… нет.
Баст вертела в руках пустой бокал. На ее лице отражалось чувство, не свойственное кошкам, — чувство вины.