Слово sous-maitresse здесь значило много. Вышибала-циклоп кинулся к лестнице, противница Содома поднялась, защелкали, будто стреляя, язычки замков.
– Ну, мы пойдем пока греть постельку, не задерживайтесь, господа, – сказали Клотильда и Анжель, сделали короткий спурт и стремительно исчезли за дверью. Настала тишина, нарушаемая лишь дыханием графа, хриплым и прерывистым, но одновременно нетерпеливым и выжидающим.
– Значит, ты опять за свое, маленький грязный засранец! – баба в панталонах подошла к нему, ласково, словно нашкодившего ребенка, взяла за воротник и с плотоядной улыбкой потянула за собой. – Ну-ка, пойдем, мамочка отшлепает тебя, как следует. А еще у мамочки есть для тебя игрушка. Твоя любимая. Большой, деревянный, обтянутый бычьей кожей годмише <Искусственный член>. Сейчас мамочка достанет его, смажет, как следует, маслицем и вволю поиграет со своим маленьким вонючим засранцем…
Ее голос, манеры и выражение лица не обещали графу ничего хорошего. Тем не менее он вздохнул, потупился и с какой-то обреченностью двинулся за ней в недра борделя. Загудели вощеные полы под ногами бабищи, хлопнула дубовая дверь на лестнице, вскрикнул, словно укушенный за нежное место, граф. А впрочем, почему “словно”?..
– Слава тебе, господи, – sous-maitresse, истово перекрестилась и за неимением иконы посмотрела на эстамп. – Как же мне надоел этот болтливый бугр <Содомит, извращенец.>! Надеюсь, после Луизы он придет в себя не скоро. Прямо камень с души. Еще раз благодарю вас, господа.
На эстампе был изображен в ярких красках кавалер, с чувством ублажающий разом полдюжины дам <При посредстве пениса, языка, обеих рук и больших пальцев ног. Довольно избитый сюжетец.>.
– Конечно, Луиза – дама серьезная, – счастливо улыбнулся Буров, кашлянул многозначительно и посмотрел на шевалье. – А не пора ли нам, мой друг? Девочки уж, верно, заждались.
Ну да, постель нагрета, дилижанс наготове.
– О, я не смею вас больше задерживать, господа, – спохватилась sous-maitresse. – Этот похотливый шут, право, не стоит вашего времени. Счастливо повеселиться.
Однако повеселиться, и уж тем более счастливо, ни Бурову, ни шевалье не довелось. Только sous-maitresse сделала книксен и хотела откланяться, как послышался душераздирающий, леденящий душу вопль. Кричали совсем рядом, в комнате Клотильды.
– О, боги, за что! – sous-maitresse, бросившись по коридору, рывком открыла красную, украшенную сердечком дверь. – Ну что там у вас? Заткнитесь вы, скважины!
Голос ее вдруг прервался, несколько мгновений она хранила молчание, а потом сама заверещала, как свинья, которую режут без сноровки, тупым ножом.
– Что это с ней? – удивился Буров. – А с виду такая рассудительная особа…
– Может, дилижанс увидела? – пожал плечами шевалье. – Не будем гадать, пойдем посмотрим.
Переживала sous-maitresse не зря. В полумраке будуара раскинулись два тела, женских, очень недурных. Клотильда выставляла напоказ молочную округлость ягодиц, узкие, янтарно-желтые пятки, пленительные изгибы бедер. Когда же вошедшие взглянули на Анжель, лежавшую на спине, то остолбенели от ужаса – на ее груди извивалась змея! Тварь, тихо зашипев, подняла плоскую голову, двигаясь с убийственным изяществом, разомкнула кольца и волнообразно устремилась – нет, не наутек – к людям. Догадаться зачем, было несложно. “Что же это за порода? Вроде не эфа <Эфа одна из немногих змей, атакующих человека.>”, – Буров взялся было за шпагу, но где ему было тягаться с шевалье – свистнула отточенная сталь, с легкостью описала полукруг, превратилась в разящую молнию. Sous-maitresse в ужасе уставилась на яркую, вытянувшуюся безвольно ленту. Та была не такая уж и длинная – пару локтей, не более.
– Осторожней, мой друг, – Буров тоже вытащил шпагу, быстро сделал резкий, упреждающий жест. – Змеи умирают трудно.
Знал, что говорил. Как-то на его глазах на треть раздавленная гадина укусила человека. Насмерть, через армейский сапог. Попала, стерва, точно в кровеносное русло.
– Ну, значит, этой здорово повезло, – хмуро усмехнулся шевалье и, не скрывая отвращения, тронул рептилию испачканным кровью клинком. – Пусть спасибо скажет.
От легкого движения шпаги змея распалась на половинки. Продольные. Она была рассечена от носа до хвоста. Вот это да! Это тебе не свечки кромсать в приятной компании <Один из тестов, свидетельствующих о мастерстве и глазомере фехтовальщика. Свеча в канделябре рассекается на две, а лучше на четыре части и должна распасться лишь от удара ногой в пол.>.
Однако не время было восторгаться виртуозным мастерством шевалье. “Дилижанс, блин”, – Буров посмотрел на Клотильду и Анжель, коротко вздохнул и, сдернув со стола скатерть, начал запаковывать в саван останки рептилии.
– Будем вызывать полицию?
В его вопросе слышался ответ.
– Ну вот еще, – встрепенулась sous-maitresse, дернула плечом, покусала губу. – Без легавых обойдемся. Все одно мертвым не поможешь, а живым к чему неприятности? Иначе полагать может только полный идиот.
Она уже успела справиться с собой. Что поделаешь, се ля ви. Минуты слабости бывают у всех.
– Мы не идиоты, – заверил sous-maitresse Буров и как бы в подтверждение сказанного веско забренчал луидорами: – Вот за шоколад. Вот за скатерть. Вот девочкам на похороны.
Девочкам на похороны! В лучшем случае бросят в Сену – и все дела. Хорошо, если чего-нибудь тяжелое привяжут.
– Мерси, – приняла золото бандерша, покачала на руке, отвела глаза. – Я думаю, господа, вам лучше сменить дом. А то как бы этот не превратился в гадюшник.
Сама она точно идиоткой не была.
И пошли с гульбища Буров с шевалье без радости, в задумчивости, молчком. Не дети малые, понимали отчетливо, в какое влипли дерьмо. Кто-то все-таки их вычислил, выследил и чудом не убрал. Снова помешал его величество случай. Да, тут было о чем подумать.
На улице было мрачно, промозгло и стыло. Ветер рвал с деревьев исподнее листвы, оголяя черные, корявые скелеты, тучи оседлали крыши домов, уличный фонарь был тощ, как виселица. Ночь напоминала злобного, замерзшего пса, готового хоть сейчас вцепиться в глотку. Однако все эти мелочи не трогали Бернара. Невзирая на высокую влажность и низкую облачность, он невозмутимо резал на своей любимой книге копченый кусок сказочно благоухающей свинины. Истово жевал, облизывался, с чувством вытирал пальцы о шелковый, не по размеру, плащ. Всем своим видом он излучал довольство и умиротворенность, смотреть на него после происшедшего в борделе было тошно.
– Вкусно пахнет, – заметил Буров, усаживаясь в карету. – Умеют их сиятельство жить.
– Да уж, – согласился шевалье, сел и шумно потянул носом воздух. – И еще как.
Карета внутри благоухала мускусом, амброй, чистым, разгоряченным в любви женским телом. Бернар, похоже, первым делом вдарил по аристократкам, а уж потом по свинине. Гад… И никаких тебе рептилий в постели. М-да.