По его словам, Лейкман просил меня чувствовать себя как дома, выпить чего-нибудь и подождать его возвращения. Я так и сделал. Чарли ушел в глубь дома, а я остался у стойки бара и смаковал отличное виски. Примерно минут через десять я услышал позади себя легкие шаги. Я только хотел повернуться и посмотреть, кто это, когда на меня словно крыша обрушилась. Вот и все, лейтенант, больше я ничего не помню. Извините, что ничем не могу помочь.
— Вы так и не видели Лейкмана и его дочь?
— Я видел только Чарли.
— Один из соседей услышал выстрелы и сначала позвонил сюда, но когда ему никто не ответил, он позвонил нам.
— Как давно вы прибыли?
— Минут тридцать, может быть больше.
— Черт! — Я был искренно поражен. — Я был без памяти так долго?
Лейтенант впервые усмехнулся:
— Как уже сказал доктор, вам очень повезло, что вы сейчас не лежите рядом с Чарли под другим одеялом.
Похлопав себя по карманам, я нашел пачку сигарет, предложил Шилдзу закурить, и тот взял сигарету. Его усмешка была хорошим знаком, сигарета, которую он принял, еще одним. Я начал чувствовать себя много лучше. Он чиркнул спичкой и дал мне прикурить.
— Никто не может нанести себе по затылку такой удар, который получили вы, — сказал он. — Если вас ударил Чарли, то затем ему надо было взять ваш револьвер и отойти на шесть футов от себя самого, чтобы застрелиться. Ясно, что здесь находился кто-то третий. Тот, чьи шаги вы слышали. Может быть, он пришел убить Чарли и не ожидал вас здесь увидеть. Вот он и ударил вас, чтобы убрать со своего пути ненужное препятствие. Возможно также, что, когда он увидел у вас револьвер, у него появилась мысль использовать его при убийстве Чарли, чтобы потом свалить это убийство на вас. Вот как мне это представляется.
— Звучит логично, лейтенант.
— На револьвере не найдено никаких отпечатков, он был совершенно чист, — добавил тот. — При желании он мог бы вложить рукоятку вам в руку, если бы соображал лучше — ему бы это все равно не помогло, но ведь он этого не знал. Могла быть и другая причина — конечно, безопаснее было использовать ваш револьвер, а не свой собственный, так как теперь невозможно будет установить, кто использовал этот “магнум”.
— Кто же это мог быть? Случайный грабитель или тот, кто действительно хотел убить Чарли?
— Пока я не знаю, — коротко ответил лейтенант. — Что меня действительно беспокоит, так это отсутствие Лейкмана и его дочери. Я уже объявил розыск, но пока никаких результатов, хотя, конечно, еще рано их ждать. Просто мне бы не хотелось найти еще два трупа.
— Конечно. А что будет со мной, лейтенант?
— Вы свободны, можете идти. Но ваш револьвер, конечно, останется у нас. У меня есть ваш нью-йоркский адрес, мы свяжемся с вами позже, еще до суда коронера. Ваша машина у дома, вы в состоянии самостоятельно добраться домой?
— Думаю, что да, лейтенант.
— Я могу послать одного из моих людей довезти вас до железной дороги, если хотите. А за машиной мы присмотрим.
— Очень вам благодарен, но я вполне способен управлять машиной, постараюсь ехать осторожно.
— Тогда отправляйтесь!
Допив свое виски, я поставил стакан на стойку бара, попрощался с доктором и лейтенантом и осторожно зашагал через холл, потом вышел на крыльцо и добрался до машины. Бережно опустившись на сиденье, я полез за ключами. Шилдз был отличным парнем, он отнесся ко мне просто замечательно, и впервые я почувствовал себя подлецом. Правда, есть разница между человеком, который чувствует себя подлецом, и тем, кто подлец на самом деле!
Внезапно за окном появилась фигура и грубый голос произнес:
— Эй, приятель, выйди на минутку!
Уже по голосу можно было понять, что он принадлежит полицейскому, еще до того, как я увидел при свете фонаря, что парень в форме.
— Обойди машину сзади, — сказал коп, и я послушно последовал за ним к багажнику своей машины, как и подобает честному гражданину, хотя я совсем не чувствовал себя честным гражданином. — Ну, видишь, что тут?
Крышка багажника громко лязгнула, когда он покачал ею вверх и вниз несколько раз.
— Если у тебя в багажнике есть что-то ценное, то ты это потеряешь, а потом ищи-свищи! — проворчал коп. — Ты что, не можешь поставить приличный замок?
Он опять покачал крышку, потом с такой силой прихлопнул ее, что машина подпрыгнула, как при землетрясении.
— Я заметил это, как только мы сюда прибыли, — самодовольно объявил полицейский. — Хотел убедиться, что ты в курсе, до того, как ты отсюда уедешь. Лучше всего — поставь новый замок.
— Спасибо, офицер. Большое спасибо.
— Не стоит благодарности. Что там происходит в доме?
— Они уже заканчивают. Сейчас выйдут.
— Не слишком они торопятся, а дождь так и льет не переставая, скоро на Лонг-Айленде останутся одни утки!
Я все еще вежливо посмеивался, когда включал мотор и медленно трогал с места. Даже выехав на автостраду, я не торопился, выдерживая скорость в сорок миль, не больше. Добравшись до Квогэ, я свернул с шоссе к пляжу. Через пять минут я остановился у кромки песка, свет фар моей машины с трудом пробивался сквозь стену дождя, вдали едва различалась темная движущаяся масса океана. Бушующие волны производили непрерывный грохот, оглушительный даже там, где я стоял.
Погасив фары, я выключил мотор и в темноте нашарил под приборной доской фонарик. Эта крышка багажника меня очень насторожила: ее замок всегда был в полном порядке — вплоть до сегодняшней ночи. Может быть, это было просто совпадением, но такие совпадения почему-то пугают.
Когда я вылез из машины с фонариком в руке, сильный порыв ветра бросил горсть песка прямо мне в лицо, ослепив на мгновение. Я повернулся спиной к ветру и заковылял вдоль машины к багажнику, отпер его, и крышка легко поднялась. Я направил внутрь свой фонарик, и его свет слабо отразил два незрячих глаза, которые не мигая смотрели на меня. В следующее мгновение я ощутил, как холодный пот проступил по всему моему телу: если бы тот коп открыл багажник — или его открыл бы кто-нибудь еще из них, — я все еще был бы в Саутгемптоне, но за решеткой местной тюрьмы.
Но в данный момент я был на пляже в Квогэ, Лонг-Айленд. Обычно летом, в конце недели, на пляже приходилось с боем отвоевывать каждый фут — столько здесь собиралось народу. Сейчас же я здесь чувствовал себя единственным живым человеком в целом мире — с трупом для компании.
Я поежился от порывов холодного ветра и понял, что уже промок до самых костей. Снова включив фонарь, я более внимательно осмотрел тело Конрада Лейкмана. Ему выстрелили в затылок один раз, с очень близкого расстояния: следы пороха вокруг ранки были ясно видны. Кровь практически отсутствовала.