Женщина тяжело вздохнула и завела старуху во двор.
Смотря вслед полоумной старухе и ее дочке, я ощутил неприятный осадок на душе. Так хорошо начавшийся день казался безнадежно испорченным.
– Я их помню столько, сколько здесь живу. Баба Рая уже давно ненормальной стала, еще до моего рождения. Слепая она с детства. Больной на голову стала после того, как упала в открытый подвал. Ее еле спасли. Но спасли. Все удивлялись, как она не свернула себе шею. Да, спасли. А она такой вот странной сделалась после падения. Бред какой-то начала нести. Но... – Нина замолчала.
– Что – «но»? – занервничал я.
– Но часто ее слова сбываются. Она мне один раз парня зеленоглазого нагадала, и на следующий же день в школу пришел новенький. Такой красавец – не описать словами. Но глаза... Меня поразили его глаза. Как только я их увидела, меня сразу как будто током прошибло, – слова бабы Раи вспомнила. Мы с ним два месяца встречались. Только одно меня удивило – откуда она знала, что он будет зеленоглазым? Она же слепая, откуда ей известно, что существует зеленый цвет?.. Она мыслит образами, которых никогда не видела? А?
Я отмахнулся:
– Откуда я знаю? – И забеспокоился: – Ты хочешь сказать, что ее слова насчет смерти – правда? В смысле – сбудутся?
Нина пожала плечами.
– Не знаю. Надеюсь, что нет. Ладно, выбрось ее предсказания из головы. В конце концов, она всего лишь несчастная старуха, которой очень не повезло. А насчет парня зеленоглазого... Да это просто совпадение, наверно, только и всего!
Я помолчал. А потом сказал:
– Бедная эта ее дочка. Такой груз на всю жизнь достался. Это страшно.
– Да. Страшно... Кстати – если быть точным, она ей не дочка.
– А кто?
– Жена ее сына. Невестка то есть. Она добрая. Ее зовут Золушка.
– Золушка? – изумился я.
– Ага. На русский «Света» переводится. Ну ладно, идем дальше... Хе... Вот ты и познакомился с нашей главной достопримечательностью. Бабу Раю знает вся округа.
Мы пошли вверх по улице. Я – ошарашенный, Нина – задумчивая. Неожиданно она остановилась и уставилась в землю. Почесала подбородок.
– Знаешь... – сказала она. И мотнула головой, словно отказываясь от мысли. – Ты ничего не чувствуешь?
Я прислушался к своим ощущениям.
– Нет. Ничего. А что я должен чувствовать?
– Ничего прямо так не должен, но... Я ощущаю волнение. Беспокойство. Дрожь. Воздух дрожит, понимаешь? Колышется, стонет, плачет. Что бы это значило?
Я страдальчески провел ладонью по лицу.
– Нина, давай ты не будешь загадками говорить? Я еще не дошел до дома, а уже хочу вернуться обратно. То бабка эта прицепилась, то ты пугаешь. Хватит, а?
Мне здесь решительно начинало не нравиться.
– Хорошо, – кивнула Нина. – Не буду. Ну, вот мы и пришли.
Тогда я не знал, что встречусь с бабкой еще раз, но встреча эта будет по меньшей мере странной.
А за обедом дядя сказал:
– Мне это не нравится. Абсолютно не нравится. Свой скот я никому не отдам. Сегодня ночью я устрою охоту. Посмотрю, что там за деятель повадился моими бычками лакомиться.
Тетя подложила на блюдо вареной картошки с укропом. Я тут же взял исходящие паром клубни, размял на своей тарелке и бухнул сверху кусок настоящего сливочного масла, которое тут же на ферме и производилось.
– Может, не надо? – Она посмотрела на своего мужа.
– Надо! – взревел тот. – Я уже не могу это терпеть. За месяц четырех молодых бычков съели! Что за фокусы? Я вчера с мужиком одним разговаривал. Он сказал, что во всем поселке погибло больше сотни различной живности – начиная от кур, заканчивая свиньями и овцами.
– Бог с ними, – сказала тетя. Заметив, что дядя вдохнул в себя воздух, чтобы очередной раз возразить, она поспешно заговорила первая: – Я тебя прошу – не делай этого. Это опасно. Пусть другие охотятся, а ты дома сиди. Не ходи. Умоляю. Забыл, что с Валерой Кирьяновым сделали эти нелюди?
– Не забыл, – помрачнел дядя. – Но скот жалко. Гибнет.
– Пусть гибнет. Это скот. А мне ты нужен. Ясно?
Дядя засопел.
– И все-таки я устрою охоту.
Тетя кинулась в слезы. Они струйкой потекли по ее лицу, закапали в размятую так же, как и у меня, молодую картошку.
– Христом Богом прошу – не ходи. Не делай меня вдовой. Если на то пойдет – давай все продадим и в город уедем, но я хочу быть с тобой. А дети? Ты о детях подумал? Сиротами хочешь их сделать, да? Они уже хоть и взрослые и с нами не живут, но как же без отца? А? Одумайся...
Лицо дяди разгладилось.
– Прекрати, Лиза. Никуда я не пойду.
– Пообещай.
– Обещаю, – нехотя выдавил дядя.
Тетя перекрестилась.
Когда атмосфера за столом немного разрядилась, я поинтересовался:
– А что с Кирьяновым случилось? И вообще, вы о чем это?
Тетя поковыряла вилкой в тарелке. Отхлебнула молока.
– В последнее время на соседних, в том числе и на нашей, фермах стала пропадать живность. Вернее, не пропадать, а погибать. Утром просыпаемся и находим в сараях и в загонах трупы. Без слез не взглянешь. Одни скелеты и шкуры. И больше ничего. Так обрезают мясо, что только кости блестят. А шкуры как будто зараз целиком снимают. Представляешь? Мы не знаем, кто этим занимается. Но способ убийства один и тот же. Теперь про Кирьянова. Он умер пять лет назад. Вернее, его убили. Но мы знаем кто. Их осудили. Все начиналось почти так же – пропадал скот. Находили в рощах неподалеку только копытца да рожки. Так жалко было, мы все плакали... Валера в то лето целый месяц ночевал на улице – выслеживал воров. И вот наконец выследил. Кинулся к ним сдуру, а они... В общем, сильнее оказались. Валерку тоже в роще нашли. Потом эту банду все-таки поймали. Их осудили и посадили в тюрьму. До сих пор сидят. И за воровство, и за убийство... Ну вот, видимо, опять такая же банда появилась. Только убивают по-другому.
– Понятно, – сказал я.
Отложил вилку и посмотрел в окно.
Жалко бедных коровушек. Одни рожки да ножки.
И Кирьянова тоже жалко.
Ночью мне страшно захотелось пить. Я, не включая света, отправился на кухню. В незнакомом доме в потемках было легко заблудиться или на что-нибудь наткнуться, вот я и решил включить свет. Уже коснулся выключателя, как вдруг услышал шорох. Сердце учащенно забилось, пробрала дрожь. Я увидел неподалеку от себя какую-то тень.
«Грабители», – решил я, лихорадочно соображая что делать.
Вскоре сообразил – надо будить дядю с тетей. И, прижимаясь к стене, как медуза, направился в сторону их спальни. Так как дом был почти незнакомым, то нет ничего удивительного в том, что я наткнулся на журнальный столик и полетел на пол.