Сцепив зубы, Валет утвердился на левой ноге. Находясь в этой позиции, он еще мог попытаться резко развернуться, если последует ответный залп…
Такими хреновыми его дела не были никогда. Кровь стекала по брезентовым штанам, а ему казалось, что по ногам ползают теплые липкие черви. Одна рука годилась только на то, чтобы поддерживать цевье дробовика. Плечо ныло, как будто кто-то медленно перепиливал кость колючей проволокой. На краю поля зрения возникла подозрительная рябь. Не тень «близнеца», а следствие значительной потери крови. Выбора не оставалось.
Он шагнул в коридор, словно в пропасть, готовый увидеть последнее созвездие в своей жизни – три вспышки в полутьме. Но знал, что и сам успеет выстрелить. На таком расстоянии был шанс задеть дробью всех троих, а одного так уж точно вогнать в гроб…
Его палец почти сделал свою работу. Валет не истратил заряд попусту лишь потому, что обладал стальными нервами.
На линии огня никого не было. Зато четыре трупа загромождали проход. Зрелище не для тех, кто недавно сытно позавтракал.
Валет слился со стеной. Увиденное надо было переварить. Лишь один мертвец был нафарширован дробью, выпущенной ранее из его ствола. Остальных убил кто-то другой. И, похоже, РУКАМИ. Растерзанные останки можно было убрать только совковой лопатой. Даже Валет не захотел бы встретиться один на один со своим неизвестным благодетелем…
Снизу донеслась какая-то возня. Получив неожиданный подарок в виде четырех пистолетов и семи полных обойм, игрок не преисполнился надежды и не пустил слюни в припадке жизнелюбия. Он начал спускаться по ступенькам, приволакивая одну ногу. В чудеса он не верил. Поэтому не испытывал и преждевременной радости.
* * *
Наступало воскресное утро. Днем отдохновения даже не пахло.
Стрельба застала священника в церкви. Он готовился к службе, которая давно превратилась в фарс. Церковь посещали в основном те, кого он сам ненавидел за ханжество. Престарелые шлюхи и убийцы, ушедшие на покой, посмеивались, когда он толковал о возвышенном и печальном. К примеру, взять то место из Книги Иезекииля, где Господь якобы обрушивается с обличительной речью на народ Иерусалима. Священник особо любил смаковать тему наказаний за творимые беззакония и за то, что были отвергнуты постановления Господни. Часто он цитировал строки о том, как отцы будут есть сыновей и сыновья будут есть отцов своих. О гибели от язвы, голода и меча. О первородном грехе и вечном проклятии. Об утолении гнева и ярости Его… Священник извергал все это из себя, снимая стресс, и прекрасно понимал, что подобным текстом никого не испугаешь. Обитатели города Ина видели на своем веку и не такое.
Но вот наконец произошло нечто, заставившее их ужаснуться. Они столкнулись с новой, никем не описанной и неописуемой формой зла. Священник мог торжествовать. Древние пророчества сбывались. Чем еще было это неотвратимое преследование жертв, если не проявлением сверхъестественной воли, и чем еще были эти кошмарные смерти, если не карой за грехи?..
Тем не менее священник верил, что однажды все может перевернуться с ног на голову и в человеческих сердцах птенцы любви проклюнут скорлупу ненависти. Впервые за много лет он вдруг почувствовал, что роковой момент близок. Это открытие огорошило его. Теперь он не знал, что делать. Ему не с кем было посоветоваться, если не считать…
В церковь как раз входила ведьма Полина, насвистывая «Розовый фламинго» – любимую мелодию своей молодости. И ничего – иконы не кровоточили, свечи не гасли, молния не ударяла, пол не раскалился добела. Ведьму сопровождала Очень Богатая Персона – помещик Ферзь, которому принадлежали обширные земли к югу от Ина и добрая половина городских окраин. На церковном дворе стоял его «лендровер», запряженный шестеркой белых битюгов.
Лет пять тому назад ведьма избавила Ферзя от простатита – теперь это были, что называется, друзья до гроба. Вероятно, благодарность помещика была искренней (с тех пор его гарем из толстозадых крестьянок разросся в полтора раза), а ведьме, по-видимому, льстило покровительство столь могущественного человека. Кроме того, старушке было не вредно подумать и о защите – Ферзь негласно создал собственную полицию, которая прекрасно управлялась с его многочисленными рабами, батраками и просто сбродом, норовившим что-нибудь украсть.
С городскими властями Ферзь был вынужден «мирно сосуществовать».
И помещик, и хозяева Ина понимали, что война истощит обе стороны до уровня, на котором это самое сосуществование станет просто пещерным. Таким образом, они проявляли потрясающее благоразумие! Это не мешало их многолетнему соперничеству. Инстинкты самосохранения срабатывали безошибочно, пока не вмешался третий, неизвестный фактор. Помещик быстро сообразил, что из этого можно извлечь политическую выгоду. Поэтому в то воскресное утро безбожник Ферзь явился в церковь чуть ли не второй раз в жизни. Ну, первый был точно – когда его, еще младенца, окунали в крестильную купель…
Свиту помещика составляли туповатые, но крепкие деревенские парни, смотревшие на мир исключительно сквозь стволы своих дробовиков. Поэтому кругозор у них был соответствующий. Ферзь представлялся им недосягаемо гениальным интриганом и неминуемо занял бы место божества, если бы вдруг появилась такая вакансия. За пределами города культ личности ОБП был абсолютным.
Сейчас «мальчики» были насторожены и обступили шефа плотной группой. Не каждый день в Ине открывали пулеметный огонь, и далеко не каждый день перестрелка затягивалась на целых двадцать минут.
Ферзь задержался на ступенях церкви, прислушиваясь к отдаленной стрельбе, и улыбнулся своим мыслям. Это был грузный шестидесятилетний мужчина с рыхлым лицом и пухлыми кистями сластолюбца. А еще он обожал власть и комфорт. Ум в сочетании с маниакальной настойчивостью – это была адская смесь, не обещавшая пешкам обеих сторон ничего хорошего.
* * *
…Священник вошел в раж. Сегодня на него накатило вдохновение, очень похожее на помрачение рассудка. Душа раскачивалась на качелях – от праведного гнева к трусости. На секунду он испугался, что в него вселился тот же демон, которым был одержим бродяга с выжженными глазами. Потом демон овладел священником, поглотил, будто тьма ночи, и увлек за собой, как горный поток, а все сомнения исчезли.
Проповедуя, поп был не вполне оригинален. Кое-что он позаимствовал из чужого репертуара. Оказалось, что в подвалах его памяти хранится множество запретных вещей, попавших туда контрабандным путем. То, от чего благоразумные люди избавляются еще в ранней молодости. Так жить удобнее и безопаснее. И даже приятнее…
Дело в том, что Валет был не первым злополучным одиночкой, ставшим причиной большого переполоха. В Ине сохранилась улица, которую до сих пор называли Дорогой Слепого. Слепой появился на ней несколько лет назад (все делали вид, что забыли, когда именно это случилось). Он пришел с юга – с той стороны света, которая была ничем не лучше других. Возможно, из мест, жарких, как преисподняя, где души не гниют, а высыхают.