– Подойди ближе, сынок.
Дикарь испытывал сильное разочарование. Идеальный образ, сформировавшийся под влиянием папашиных баек, подвергся эрозии, а теперь был разрушен окончательно. Поскольку заменить его было нечем, образовавшуюся пустоту мог заполнить только беспредельный цинизм. Дикарь без боя сдал первый бастион – свою наивную веру в ХОРОШЕГО героя. Стать плохим героем было гораздо легче…
Он ухмыльнулся и шагнул навстречу бывшему священнику. Душа его в это время уже блуждала в потемках.
Обер-прокурор внимательно разглядывал того, кого окрестил про себя Джокером и на кого сделал свою последнюю ставку. Он осознавал, что рискует всем. Следующей партии не будет – для этого он слишком стар. Его выбор означал жизнь или смерть; либо старший козырь в рукаве, либо пулю в лоб за игру краплеными картами. До этого он рисковал так сильно только раз – когда отправился на болота в гости к Большой Маме.
Пока что сопляк не внушал ему доверия, а первое впечатление – самое верное. Пистолеты были, по сути, единственным аргументом в его пользу. И еще, пожалуй, то, что он чужой в городе. Значит, может стать потенциально опасным – как неизвестный вирус…
Обер-прокурор собирался действовать по принципу «клин клином вышибают». А пацан в любом случае получит прекрасный урок на всю оставшуюся жизнь…
Под рваной арестантской робой было видно тело – тощее, израненное, но молодое и сильное. Одним словом, ПОДХОДЯЩЕЕ тело. Обер-прокурор был уверен, что не ошибся. На руке Джокера – свежий ожог, лагерное клеймо. Это хорошо: раны заживут, однако клеймо останется навсегда – и наверняка сожжена не только кожа, но и частица души. У Валета тоже было клеймо; оно означает рабство, из которого невозможно бежать. Власть темной силы…
Обер-прокурор оценивал походку Джокера и его звериные повадки. Тот двигался вкрадчиво и тихо, несмотря на очевидную боль и тесную одежду. Теоретически сопляк мог броситься на инвалида и успеть убить его, но чувствовалось, что не сделает этого. В нем еще не было особого ингредиента, который превращает безобидный порошок в яд или взрывчатую смесь. Охотник – да, но не убийца.
Бывший священник надеялся, что это поправимо. Он точно знал, что существует черта, за которой даже паршивая овца приобретает способность убивать.
Впрочем, сейчас такая возможность была упущена. Телохранители обер-прокурора тоже приблизились и стали по обе стороны кресла. Слишком близко. Ближе, чем хотелось бы хозяину. Он не знал их по именам – для него все эти шавки, воспитанные в заведениях Синода, были на одно лицо. Верные присяге и исполнительные. Оболваненные продукты коллективного воспитания. Доносчики и тупицы. Его очередная причуда наверняка не останется без внимания. А значит, он должен успеть разобраться с Джокером, пока ему не помешали и пока еще варит дырявый котелок…
– Ты знаешь, кто я?
Дикарь кивнул.
– Тем лучше. Я не спрашиваю, откуда ты это знаешь. Ответь лучше, где ты взял пистолеты? Только не говори, что нашел… Кто дал тебе их, ты, кусок дерьма?!
Дикарь молчал. Он не совсем понимал, чего от него хотят. Пистолеты он уже потерял – так какая разница, где он их взял? Теперь его желания сводились к нескольким простым инстинктам. Для начала было бы неплохо остаться в одиночестве, чтобы зализать раны…
«А может, оно и к лучшему, что он такой тупой? – думал обер-прокурор. – Растерян, не знает, что делать. Как недоносок, у которого отобрали любимые игрушки. Отдать ему их – он от счастья таких дров наломает!..» Старый интриган решил проверить свою гипотезу сейчас же.
Все было отрепетировано заранее – на подобные дела у него еще хватало фантазии. Один из телохранителей шагнул к дикарю и занес кулак.
– Назад! – рявкнул обер-прокурор. – Зачем же так? Это мой новый друг. В знак нашей дружбы я тебе кое-что покажу.
Он щелкнул пальцами. Как только дикарь увидел принесенную коробку, он понял, что в ней лежит. Это подействовало на него, как укол стимулятора. Боль отступила на второй план. Он весь подобрался и приготовился драться…
От обер-прокурора не ускользнула произошедшая перемена.
Отвратительно ухмыляясь, старик приоткрыл крышку. Его пальцы прикоснулись к шероховатой накладке, обласкали монограмму…
– Что скажешь? – спросил он, наслаждаясь эффектом. – Хочешь получить их назад?
И вдруг случилось невероятное. Обер-прокурор взял один из пистолетов за ствол и протянул Джокеру со словами:
– Подержи для начала.
Оба телохранителя рванулись вперед, как цепные псы. Все в его окружении знали, что старик не в себе…
– Стоять! – завизжал обер-прокурор, и это было лучшим свидетельством того, что он все еще находится в зоне ясности. – Стоять, молокососы! Здесь Я приказываю!..
Дикарь не терял времени. О том, что означает сомнительный подарок, он не успел подумать. Опережая мысль, его правая рука рефлекторно совершила стремительное движение и схватила пистолет. Рукоять и кисть слились, будто любовники после невыносимо долгой разлуки. Человека накрыла темная волна. Он не соображал, а пальцы узнавали. Он держал Левую.
Мгновение отделяло его от выстрела. Этого мгновения ему хватило, чтобы понять – магазин пуст. Он мог ощутить ничтожную разницу в весе. Щелчка не последовало. Дикаря ожидало очередное разочарование. Это было похоже на пытку, которой подвергают кастрата, положив рядом с ним девушку.
Обер-прокурор остался доволен его рефлексами и радостно захихикал. То, что он уже был бы мертв, если бы пистолет оказался заряженным, сейчас не имело значения.
– Не все сразу, мой мальчик! Терпение. Я терпел дольше.
Пока Джокер переваривал эту загадочную для него фразу, старик схватился за ствол и потянул пистолет к себе. Дикарю понадобилось огромное усилие воли, чтобы снова расстаться с любимой «сестренкой». Зато появился шанс в скором будущем добраться до обоих стволов и патронов – в словах и поведении обер-прокурора проскальзывало весьма недвусмысленное обещание…
Дикарь разжал пальцы и с болью в сердце наблюдал за тем, как Левая отправилась на покой.
– До вечера останешься тут, – приказал обер-прокурор, испытывая невыразимое облегчение от того, что успел закончить опыт прежде, чем в сознании воцарились сумерки. – Можешь жрать сколько хочешь. Пить и щупать девок не разрешаю. Вечером ты мне понадобишься. Придется кое-куда съездить…
С наступлением темноты шестипалый, изображавший богомола в своем подвале, очнулся от спячки и начал готовиться к кладке.
Он ощущал некое жжение внутри брюшной полости, причинявшее ему небольшое неудобство. Мутант знал, что оно означает. Он правильно рассчитал время; с этим можно было поздравить еще неродившихся «птенцов». Случись такое посреди леса – и яйца скорее всего пропали бы.
Правда, всегда существовала возможность использовать диких теплокровных, но, во-первых, тех было относительно немного; во-вторых, звериный век короток; и потом, даже при самом благоприятном исходе яйца бывает трудно отыскать. Кроме того, шестипалый не был охотником. Он видел, как от эпидемий, войн или пожаров гибли целые селения; он приобрел слишком большой опыт, чтобы расходовать драгоценную энергию на отдельных особей.