– Жанна де Монпезá, – представилась в свою очередь Жанна. – А вас что занесло на Кипр?
– Торговые дела заставляют мотаться по всему свету… – вздохнул генуэзец. – Сейчас вот спешу на Родос. А вы – француженка. Я слышал еще на берегу, как вы разговаривали с камеристкой.
– Да, я аквитанка… – Жанна тоже вздохнула. – Со мной и моей камеристкой произошла очень неприятная история. Мы были захвачены пиратами, проданы в Триполи и только чудом Господним вырвались живыми оттуда и добрались до Кипра. Так что радоваться мне нечему.
– Как нечему радоваться?! – поразился генуэзец. – И вы так печально об этом говорите?! Да вы должны сиять от радости, как июльское солнце! Я не раз и не два был посредником при выкуплении людей из плена и знаю, какой это долгий и мучительный процесс. А чтобы красивая дама так легко вернулась с Востока, это вообще чудо! Да еще без выкупа!
– Да, все получилось довольно удачно, – согласилась Жанна. – Но один Господь знает, сколько раз мы были на волоске от гибели. А до дома так далеко…
– Не грустите! – эмоционально вскрикнул генуэзец. – Путь домой покажется вам совсем коротким. Уж я-то по собственному опыту знаю!
Жанна лишь улыбнулась.
Генуэзец понял это, как разрешение продолжить разговор и спросил:
– А Кипр Вам понравился?
– Я слишком мало на нем была. Поэтому он остался для меня загадочной страной, – покривила душой Жанна, для которой Кипр теперь был самым гадким местом на земле. – Но помню, что крестоносцы отзывались о нем с большим одобрением. С ним была связана какая-то пикантная история во время Третьего похода? Что-то с дамами… – добавила она, чувствуя небольшую радость, что не только ей одной пришлось несладко на сладком острове.
Генуэзец очень обрадовался, что красивая попутчица подкинула тему для светской болтовни и сказал:
– О да, Вы совершенно правы. Когда корабли с крестоносцами спешили в Сирию, к осажденной Акке, на Кипре сидел византийский правитель из рода Комниных, по характеру чистый пират. Корабли, которые терпели крушение у берегов острова, он обдирал до нитки. И когда в Лимасоле пристал к берегу корабль с сестрой и невестой английского короля, то Комнин решил захватил столь ценный подарок судьбы. Но это намерение ему дорого обошлось, потому что вскоре сам Ричард прибыл на Кипр и взялся за правителя всерьез. И когда он отплыл с острова, то Кипром уже правил Гвидо Лузиньян.
Жанна поглядывала на навязавшегося попутчика и не могла понять правиться он ей или нет.
Человек, как человек. Не толстый и не тонкий. Лицо смуглое, волосы черные. Довольно приятный, хотя чувствуется, что по-купечески настырный. Достаточно молодой. Даже очень молодой.
Станет постарше, путешествовать будет значительно меньше. Станет владельцем какой-нибудь конторы в каком-нибудь крупном городе, с которым дом, которому он служит, связан торговыми интересами.
Будет запирать в сундуке долговые обязательства знатных лиц и чувствовать, что держит бога за бороду.
Самое привлекательное в нем – огонек интереса в глазах. Приятно сознавать, что даже в простом платье вызываешь интерес у мужчин. Но все равно тоскливо.
– Вы так интересно рассказываете! Извините, я пойду прилягу… – поднялась Жанна.
Генуэзец поспешил предложить ей руку и галантно довел до кают.
* * *
Жанна прошла в свою каюту и легла.
Через минуту она напрочь забыла, как зовут генуэзца. Через две – уснула.
Жаккетта, увидев что госпожа спит, осторожно убрала ее платье и тихо вышла, чтобы тоже постоять на свежем воздухе и погрустить.
Для создания грустного настроения Жаккетта решила повспоминать своих любимых мужчин.
Правда не так, как госпожа Жанна, томившаяся в усадьбе шейха, своего Марина.
Если бы Жаккетта предалась воспоминаниям по этой системе, то у нее за все путешествие от Кипра до Родоса минутки свободной бы не было, и ни на сон, ни на еду времени бы не хватило. При таком-то количестве и самом разном качестве…
Нет, Жаккетта просто вспоминала, как они появлялись в ее жизни и исчезали.
Деревенские кавалеры утонули в какой-то дымке. Были – и прошли. Разве только Николя, споривший с кюре, виднелся ярче других, да Жерар, невольно принявший участие в спасении Абдуллы.
Всех их заслонила колоритная фигура мессира Марчелло.
Он стал эталоном, как образцовый золотой ливр, хранившийся у парижских храмовников рядом с английской короной.
Мессир Марчелло не ограничился обучением куаферскому ремесло, а щедро наделил знаниями и в более интересной области…
Потом балагур Франсуа… С ним было все просто, он одинаково пылко любил всех женщин мира.
Шейх. Сердце тихо и тупо заныло.
Как там говорил рыжий? Любовь пятая. Харис. Основана на уважении и благодарности…
Холодный, невозмутимый шейх всех людей держал на расстоянии, да иначе и быть не могло. Но каким же он был другим, когда удавалось сократить это расстояние до таких пределов, когда между двумя сплетенными телами нельзя протиснуть даже лезвие шамшира!
Быть его Ниткой Жемчуга было замечательно…
Стены шатра шейха были бы прочнее крепостных стен замка Монпезá, не оборвись его жизнь так резко.
Жаккетта вздохнула.
Рыжий… Ох уж этот рыжий! И откуда он только взялся, солнечный ветер?
Только поняла, что ненавидит его всей душой, выяснилось, что это не ненависть, а любовь. Только стала привыкать, что он рядом – сбежал!
Опять надо забывать, как скачут солнечные зайчики по его волосам и светятся звездочки в глазах.
Ну одно слово – рыжий!
Перебрав всех по очереди, Жаккетта решила, что греки были правы.
Мужчины настолько разные, что и чувства к ним тоже. И все они спокойно уживаются в одном сердце ничуть друг другу не мешая.
Потому что мессир Марчелло никаким боком не соперник шейху, Франсуа тоже сам по себе, только рыжий все норовит потеснить остальных и занять в сердце самый большой угол, но кто он такой, этот рыжий? Пусть не воображает! И вообще, ребенку ясно, что с рыжими надо держать ухо востро!
Зациклившись на рыжем, Жаккетта решила, что думать хватит, и пошла обратно.
* * *
У дверей каюты ее поймал генуэзец.
Он сунул Жаккетте в руку монету и сказал:
– Я буду тебе очень признателен, милая, если твоя госпожа получше разглядит мои достоинства и проникнется ко мне большим расположением. А я в долгу не останусь.
Жаккетта молча вошла в каюту.
Ей мало улыбалась роль сводни, расписывающей перед госпожой Жанной неизвестные достоинства нахального купца.