— Ой… — Вопль гулко отозвался в каменном лабиринте, и далее прятаться уже не имело смысла. Поэтому Макс включил фонарь, и мы устремились к гробнице. Из темноты возник череп, но почему-то он лежал у нас под ногами, потом еще один и еще, все черепа вдруг переместились на пол. Вскоре причина стала ясна — крышка гробницы была сдвинута. Мотыль стоял рядом, сунув внутрь свою голову вместе с руками, как видно, прихватывая наше добро.

— Мамочки… — вдруг охнула сестрица, а Макс сказал:

— Черт.

Тут и я чертыхнулась. Мы подошли вплотную, а родственник так увлекся, что на нас даже не взглянул. Потом я поняла, что он вовсе не стоит, как казалось вначале, а висит.

— Чего это он? — удивилась я, а Макс опять сказал:

— Черт, — и ухватился за Мотыля, передав фонарь Мышильде.

Тот завалился на сторону, и мы увидели его голову, точнее, то, что от нее осталось. Кто-то очень сильно ударил его по затылку, и, судя по всему, не один раз.

— Монтировка, — сказала Мышильда недрогнувшим голосом. И точно — окровавленная монтировка валялась в пяти шагах от нас.

— Видно, он ее сам и принес, чтобы крышку сдвинуть. А кто-то подошел сзади и треснул его по голове.

— Конечно, мы ж ему про вредителя не рассказывали, и он никого здесь встретить не ожидал.

Слово «вредитель» вернуло меня к мыслям о сокровищах.

— Что в гробнице? — спросила я.

— Ничего, то есть скелет. Выглядит неважно, и ни одного бриллианта.

— Чертов сукин сын, — рявкнула Мышильда. — Обскакал-таки троюродный.

— Ну, это мы еще посмотрим, — прорычала я и кинулась к выходу, за мной сестрица и Макс с воплями:

— Кто? Что?

— Ты что, бестолковый какой? — удивилась Мышильда. — Братец вашего Мотыля укокошил и сокровища свистнул.

— Почему братец?

— А кто тут еще шастает? Как увидел золотишко, подлая душа не стерпела — взял грех на душу.

Пока она все так толково объясняла, я выбралась на поверхность, выдернула сестрицу, съездила Максу по носу и нажала на рычаг. Макс остался в подземелье. Слышно было, как он взвыл, а потом нецензурно выразился.

— Лизка, надо заявлять. Это не старый труп, а новый. Никак нельзя без ментов, — зашипела сестрица.

— Заявим, — утешила я. — Только чуть позднее. По справедливости сокровища наши, не могу я их отдать ни братцу, ни ментам.

Я побежала к Иннокентию, Мышильда, конечно, угнаться за мной не могла и возникла возле крыльца, когда перепуганная хозяйка уже разбудила последнего и он, на ходу застегивая пуговицы, в туфлях на босу ногу выскочил из дома, вопя на всю улицу:

— Елизавета, ты сведешь меня с ума!

Мы загрузились в мой «Фольксваген», я села за руль, а Иннокентий Павлович рядом приводил себя в порядок.

— Тебе нельзя, — сказала я Марье Семеновне. Она сурово кивнула, а я добавила:

— Выпусти его из подземелья, вдруг он темноты боится.

Она опять кивнула.

— Давай, — а потом перекрестила меня на дорожку.

— Где вредитель живет? Помнишь ту, тайную квартиру, о которой ты нам рассказывал? — спросила я Иннокентия.

— Конечно, помню, — возмутился он. — Только что за спешка такая? Могли бы утром съездить.

— Не могли, — убежденно сказала я.

Свой разлюбезный «Фольксваген» я в то раннее утро не жалела и преодолела расстояние до тайной квартиры братца в рекордно короткий срок.

— Вот этот дом, — ткнул пальцем Иннокентий, которого тоже разобрало — он ерзал, целеустремленно смотрел в окно и подгонял меня воплем:

— Быстрей…

— Какой подъезд?

— Второй…

Я свернула к дому, и в этот момент из второго подъезда выскочил троюродный с объемистой сумкой в руке. Завидя нас, он резко рванул по газону в сторону стоянки, где у него, судя по всему, была машина. Я тоже влетела на газон. Иннокентий Павлович охнул, а я выругалась, забыв про то, что я леди.

Шансов уйти у братца не было, он еще только пытался открыть машину, а я уже затормозила рядом, выскочила из кабины, схватила его за плечо и съездила кулаком в челюсть. Он охнул и стал сползать на землю, а я подхватила сумку, поставила ее на капот и расстегнула «молнию».

— Что? — спросил Иннокентий Павлович, вытаращив глаза так, что они буквально вылезли на лоб.

— Ничего, — простонала я в ответ.

И точно. Ни одного червонца или хотя бы завалящего бриллианта. Сумка до отказа набита долларами, и хотя бы какое колечко на память о прадеде. В этот момент разом произошли две вещи: троюродный начал подавать признаки жизни, а из-за угла с диким воем выскочили милицейские машины, первая притормозила, и из нее посыпался народ, Максим впереди всех. В настоящий момент ни с кем из них встречаться мне не хотелось. Я бросилась к «Фольксвагену», оставив сумку на чужом капоте, предварительно еще разок стукнув братца, чтобы он, очухавшись, чего доброго не сбежал. Мышильда не перестает повторять, что милицейские жуткие неумехи и вороны, а в таких делах я ей доверяю.

Иннокентий Павлович занял водительское место, я еще дверцу не успела захлопнуть, а мы уже неслись вперед, в буквальном смысле не разбирая дороги. Одна милицейская машина осталась возле братца, а вторая предприняла попытку догнать нас. Неудачную. Преследователи были на «Жигулях», а Иннокентий Павлович что твой гонщик, если, конечно, машина, на которой он выступает, не его личная. «Фольксваген» был моим, и мы ушли.

* * *

Через несколько минут Иннокентий тормозил возле палисадника, Мышильда кинулась ко мне.

— Ну?

— Там только баксы, — сказала я, зная, что наношу сестрице тяжелый удар. Она восприняла его с наследственной стойкостью. Нахмурилась и сурово спросила:

— Лизка, ты ведь баксы не свистнула?

— Господь с тобой, — обиделась я. — Я же честная девушка. «Бабки» чужие.

— Могла бы и прихватить пачку, от государства не убудет, — совершенно неожиданно встрял Иннокентий Павлович. Я схватилась за сердце, а Мышильда, погрозив ему пальцем, заявила:

— Все ваше адвокатское племя такое: лгуны и корыстолюбцы.