- Правильный для него, конечно, - заметил Астинус.
- Да, он еще очень молод и никогда не подвергался серьезным испытаниям.
Жизнь его была слишком легкой. Его любили, им восхищались, его уважали. Все, чего бы он ни пожелал, доставалось ему без особого труда. Он не испытал настоящих трудностей. Когда он хотел спать, для него была готова кровать с чистыми простынями в теплой и уютной комнате. Да, конечно, он путешествовал вместе с братьями, но, за исключением последнего, это были скорее развлечения, чем что-либо другое. Мы с Ка-рамоном, когда были наемниками перед Войной, жили совсем не так. Рейстлин задумался.
- Только однажды он подвергся серьезной про-верке, в битве, когда погибли его братья. Он потерпел неудачу...
- Это не было поражением, - заметил Астинус.
- Он считает это поражением, - пожал плечами Рейстлин. - Что, в сущности, самое главное. В действительности он сражался хорошо. В пределах той магической силы, каковая ему доступна. Среди страха и хаоса он сохранил ясную голову и вспомнил заклинания, когда впору было забыть собственное имя. Но он проиграл.
Он был обречен на неудачу. Только держа в руках черные одежды, только подойдя вплотную к смертному приговору невинов-ному, он приблизился к пониманию той жертвы, которую он должен быть готов принести.
- Он вполне может погибнуть, обретая подобное знание, - заметил Астинус, не прекращавший писать на протяжении всего диалога.
- Все мы смертны. Так решил Конклав... Рейстлин хмуро уставился на книги, как будто читал их содержимое и не находил в нем ничего для себя утешительного.
- Когда-то они приняли решение и по твоему поводу, старый друг.
- Они испытывали меня... Я не выдержал ис-пытания, но был возрожден. И тяжко поплатился за это. Однако, не случись этого, Война Копья почти наверняка была бы проиграна. - Губы Рейстлина искривила горькая улыбка. - Интересно все же, как эта мелочь вплетается в общий замысел?
- Так же, как и все другие, - ответил Асти-нус. - Посмотри на ковер под ногами. Если поднять его и посмотреть с изнанки, то увидишь беспорядочное и рыхлое переплетение разноцветных нитей, а с лицевой стороны каждая нить плотно прилегает к соседним, и все они вместе образуют прочную ткань. Да, по краям слегка поистрепалась, но в целом сделана добротно.
- Прочность ей очень понадобится, - тихо сказал Рейстлин. - Чтобы противостоять тому, что грядет. Я хотел бы попросить тебя, старый друг, еще об одной вещи.
- О чем же? - Астинус не поднял головы, но рука его дрогнула и на листе появился росчерк.
- Я хотел бы повидать госпожу Крисанию. Астинус поднял голову и прекратил писать. Его трудно было поразить чем-либо, поскольку он все знал, все слышал, все чувствовал. Однако подобного он не ожидал.
- Увидеться с госпожой Крисанией? Зачем? - поинтересовался Астинус. - Что ты ей собираешься сказать? Принести извинения за то, что ты с ней сде-лал? За то, как ты ее использовал? Это будет фарсом. Ты разве не сказал брату, что будь у тебя возможность начать сначала, ты бы пошел тем же путем?
- Я использовал ее, - на впалых щеках Рейстлина проступили пятна. А как насчет того, что она тоже меня использовала? Мы оба были детьми, просто одетыми в одежды разных цветов.
- Она любила тебя...
- Свои амбиции она любила больше.
- Да, - согласился Астинус. - В конце концов она это поняла, но только сделать уже ничего было нельзя. Что ты ей скажешь? Мне любопытно было бы узнать, как ты предполагаешь с ней встретиться? Боюсь, это невозможно.
- Почему бы нет? - сухо поинтересовался Рейстлин. - Все, что мне надо сделать для этого - просто прогуляться в парк при храме. Они не смо-гут, не посмеют меня задержать.
- Ты, конечно, можешь пойти туда в любой момент, но только это мало тебе поможет. Ты забыл об опасности, угрожающей ныне миру? Как и многие другие, Крисания призвана на свою собственную битву с Хаосом. История, в которой действуешь ты, а также Палин и Светлый Меч, - лишь одна из многих, что я пишу сейчас.
- Нити спутаны, - пробормотал Рейстлин, проводя ногой но ковру. - Она отправилась одна?
- Нет, рядом с ней другой, преданный ей человек. Он путешествует вместе с ней, хотя она и не в восторге от его истинной сути. Это тоже отдельная история.
Прости мое любопытство, но все-таки... Ты собираешься попросить у нее прощения?
- Нет, - холодно ответил Рейстлин. - Почему я должен это делать? Она получила то, что хотела, я получил то, что мне причиталось. Мы в расчете.
- Итак, ты не склонен оправдываться и просить прощения. Что же тогда ты можешь ей сказать? Рейстлин долго молчал. Он повернулся к книжным полкам, всматриваясь в окружающие их тени, тени того, что не случится уже никогда.
- Я хотел сказать ей, что иногда в моем долгом сне я мечтал о ней, - тихо промолвил он.
Аша вымылась - как кошка лапой, сказал бы Заст, имея в виду, что теперь она выглядела только чуть более прилично. По крайней мере, ей удалось отмыться от грязи канализации и запахов гостиничной стряпни и эля, который был не многим лучше. Аша переоделась, хотя она, в свою очередь, была не менее Палина удивлена и напугана той переменой одежды, которую она нашла на кровати в комнате, куда ее привели. Там лежало ее старое одеяние, то самое, которое для нее сшили Эрды.
Одежда, как она пола-гала, лежала в деревянном сундучке в тесной комнатке над таверной. Там же обнаружилась сумочка с ее единственной собственностью - магическими предметами, что дали ей Эрды. Вид одежды, а особенно сумочки испугал ее. Кто-то не только принес их, но и. сходил за ними до того, как мог узнать, что она собирается сюда прийти! Аше это было не по нутру. Ей не нравилось место. Не нравились люди. Единственный, кто был ей мил - Палин, но он ей так сильно нравился, что это пугало ее больше чего-либо другого.
- Почему я продолжаю ему врать? - спрашивала она себя в совершенном отчаянии. - Одна ложь поверх другой, а за ней еще и еще. Сначала маленькая, с горстку песка, она выросла до горы камней. Ей приходится тратить массу уси-лий, чтобы удержать их; если хоть один из них соскользнет, вся гора обрушится и раздавит ее. Гора лжи встала преградой между ними, отделила ее от Палина. Аша любила его, хотела, чтобы он принадлежал ей. Весь прошедший месяц она вспоминала его, оживляя в памяти короткий миг, когда они были вместе в той ужасной башне. Другие, вроде Джеффри Висельника, домогались ее любви. Аша наконец осознала, что люди считают ее привлекательной. Она смогла теперь сама поверить в это. Глядя в зеркало, она больше не считала себя уродиной, может быть, потому, что образы бесспорно прекрасных Эрдов поблекли в ее памяти, как блекнут летние розы, засушенные между страниц книги. Насколько другие люди упали в ее глазах, настолько Палин возвысился. Хотя она постоянно говорила себе, что больше ей никогда его не увидеть, все равно образ мага в Белой Мантии заставлял ее сердце биться быстрее.