«Скоро я уже не смогу удерживаться у власти. Но должен же быть какой-то выход!» — Мойн Ранкель, погруженный в размышления, шел вперед, к своему дому.
Недалеко от дома Мойна Ранкеля извивался журчащий ручеек, пробираясь через лес в поисках моря. У ручья Мойн Ранкель застал Аурэля, сидевшего на бережку. Юноша, сжимая в руках свой странный инструмент, пристально вглядывался в тихие водовороты у ног. Когда озабоченный лозланский предводитель подошел ближе, менестрель заиграл самую обворожительную мелодию:
Сила тому не верна, кто не вершит дела, запомни эти слова, коль победа не суждена.
И внезапно Мойн Ранкель как бы прозрел. Он понял, как ему следует поступить.
— Восхитительно, просто восхитительно! — воскликнул он.
— Самому мне больше нравится журчание ручья, — заметил Аурэль.
— Да… Полагаю, оно очень похоже на музыку.
— Но, в отличие от музыки, которая только дает, ручей еще и забирает, — прозвучал странный ответ менестреля.
Мойн Ранкель — не большой любитель философствовать — перешел к насущному для него вопросу:
— У меня есть к тебе предложение. Дело в том, что наша деревня многие годы страдает от невыносимой ситуации. Жадный старый маг несправедливо наложил на деревенских жителей дань. Если поможешь мне разделаться с этим сумасшедшим чародеем, я озолочу тебя, дам тебе больше, чем можно представить даже в самых смелых мечтах.
— Если таково желание вашей милости, — скромно ответил любезный юноша.
— Да, таково, — подтвердил Мойн Ранкель. — И непременно захвати свой инструмент. По дороге я все объясню.
Молодой человек без слов перекинул уникальный инструмент через плечо и последовал за Мойном Ранкелем по заросшей тропе, ведущей на север, к жилищу Лозлана.
После того как Мойн Ранкель объяснил свой план, они шли молча. Каким-то образом у этой мало подходящей друг другу пары получалось понимать друг друга без слов. Казалось, Аурэль излучает некую ауру спокойствия. Оно снизошло и на Мойна Ранкеля и дало ему крайне необходимую передышку от гнета треволнений последних лет.
«Как удачно, — думал Мойн Ранкель, — что этот замечательный молодой человек вошел в мою жизнь».
Они вышли на открытое место перед жилищем Лозлана. Обиталище старого мага больше не было окутано туманом, лишь кое-где виднелись обрывки прозрачной дымки. Мойн Ранкель и Аурэль почти подошли к дверям, когда те распахнулись и в них появился Лозлан.
Если семнадцать лет были не особенно благосклонны к Мойну Ранкелю, то к старому магу время отнеслось с крайней жестокостью. Морщины исказили черты его лица так, что оно казалось лишь отчасти человеческим. Лозлан стоял сгорбившись, опираясь на палку, трясся и на вид был очень немощен. Теперь глаза чародея казались розовыми и светились не так ярко. Мойн Ранкель все эти годы часто задавался вопросом, сколько магии этот изможденный чародей израсходовал и сколько в нем еще осталось.
— Я привел к тебе кое-кого, — начал Мойн Ранкель. Он знал, что обычные правила вежливости безразличны магу, который уже перевел свой взгляд на Аурэля.
— Зачем? — Слабый голос Лозлана все еще сохранял чары свернувшейся кольцами змеи.
— Потому что у него есть необыкновенный дар, доставляющий наслаждение. Я подумал, что тебе это может быть интересно.
Лозлан долго разглядывал менестреля, затем перевел взгляд на кожаные мешки, лежавшие на плече Мойна Ранкеля. Никто не знал, что морщинистый чародей делал с деньгами. Предводитель лозланцев подозревал, что магу доставляет удовольствие просто отбирать их у деревенских жителей.
— Очень хорошо, входите, — нелюбезно сказал Лозлан. Аурэль сел у стены напротив Лозлана и Мойна Ранкеля. Стул, выбранный менестрелем, как и остальные предметы скудной обстановки, видал и лучшие дни.
— Я утратил интерес к примитивным увеселениям этого мира, — сказал Лозлан, — и теперь посвящаю все свое внимание делам, недоступным вашему уму и даже воображению.
Мойна Ранкеля всегда лишала присутствия духа способность чародея читать его мысли.
Он сменил тему:
— Думаю, ты скоро согласишься, что нашему молодому гостю есть чем похвастать.
Мойн Ранкель кивнул менестрелю, который уже настраивал свой инструмент, готовясь играть.
На древе засохшем не зреют плоды.
Деяния прошлого видел ты.
Время исчезло, стерлись черты.
Что можешь сказать ты? Что думаешь ты?
Песня, самая захватывающая из всех, которые Аурэль пел до этого, лилась и лилась, набирая силу, заполняя собой всю комнату. Мойн Ранкель видел, что она глубоко взволновала Лозлана. Маг медленно раскачивался в такт из стороны в сторону. Музыка продолжала звучать:
Внемли словам молодого певца.
Правда стучится в ваши сердца.
Тем, кому рок посылает гонца,
я эту песню спою до конца.
Лозлан поднялся, как бы для того, чтобы похлопать, но на лице его не было и тени удовольствия. Вместо этого его рот приоткрылся, когда он взглянул вниз и обнаружил меч Мойна Ранкеля, выступающий у него из груди. Он попытался заговорить, но не мог. Маг зашатался и повернулся к Мойну Ранкелю, стараясь сохранить равновесие и явно собираясь наложить смертельное заклинание на своего убийцу. Поняв, что это невозможно, он вновь попытался сказать что-то, затем упал на пол.
Едва Лозлан перестал сопротивляться, странный покой снизошел на него. И тогда, неожиданно взглянув на Мойна Ранкеля, он улыбнулся и произнес одно слово. После этого его глаза несколько раз вспыхнули и померкли.
Мойн Ранкель стоял без движения. Прошло несколько секунд, прежде чем он осмелился вдохнуть полной грудью. Предводитель лозланцев был изумлен тем, как просто все получилось. Столкнувшись с безвыходной ситуацией, он вышел из нее победителем.
Мойн Ранкель почувствовал себя еще лучше, обнаружив под полом драгоценности жителей деревни и все те деньги, которые они отдавали в течение семнадцати лет.
Аурэль, которому была обещана значительная доля найденного, помог донести, сколько они смогли поднять, до дома Мойна Ранкеля. В последний момент тому вспомнилось последнее слово Лозлана.
«Глупец».
Мойн Ранкель только рассмеялся.
Ветер разнес запах благовоний, жарящегося мяса и крепкого эля далеко в лес. До Мойна Ранкеля доносились крики и смех. Праздник был в самом разгаре. Предводителю не терпелось рассказать о смерти Лозлана и получить заслуженное одобрение. Он ускорил шаг.
Сморг передал переполненную кружку человеку, поставлявшему свитки, необходимые для их праведного предприятия. В нескольких футах группка женщин смеялась над чьей-то неудачей. К кузнецу и его спутнику подошел Гликор. Поставив свою кружку между кружками этих двоих, глава архива, без приветствия или приглашения, начал свою первую жалобу за этот день. И отнюдь не последнюю.