— Этот напиток сварен не так, как надо. И никогда не бывает правильно сварен.
— Я сыт по горло этим местом, — добавил Сморг.
— А кто — нет? — мрачно согласился Гликор.
— Всё эта бесконечная бедность, которую мы вынуждены терпеть, — пробормотал спутник Сморга.
— Ну, отнюдь не моя вина, что мы находимся в таком печальном положении, — сказал Гликор.
Сморг расправил свои могучие плечи:
— Не понимаю, почему бы нам просто не уйти из деревни. Мы уже перевели и скопировали столько, что можем завалить пергаментом весь Ансалон.
— Мы об этом уже говорили, — огрызнулся Гликор, разозлившись по-настоящему. — Пусть думают те, у кого есть мозги, Сморг. Нам приказали переписать и распространить все учение Черной Владычицы, и мы не можем сделать меньше! Мы останемся, пока все не будет записано!
— Не все с этим согласны! Многие скажут, что мы уже выполнили свои обязательства.
В преддверии того, что нынешнему главе уже недолго осталось пребывать у власти, начались ссоры из-за его места. Гликор, зная, что спорить бессмысленно, встал и отошел к небольшой группе людей, обсуждавших один раздел недавно переписанного и сохраненного манускрипта. Они, как и Гликор, были одеты в черное. Все лозланцы всегда одевались в черное.
То, как счастлив Мойн Ранкель, было заметно по тому, как он шел — живо скакал по тропе, ведущей в деревню.
«Пусть недруги поднимут меня на смех, — презрительно думал Мойн Ранкель. — А потом я позову Аурэля. После выступления менестреля расскажу людям о судьбе Лозлана и о том, что удалось найти часть их достояния. Надо только сообразить, какую именно. И опять окажусь спасителем. Кроме того, я невероятно разбогатею. Неплохой денек сегодня выдался!»
Подойдя к деревне, Мойн Ранкель сунул руку в карман, чтобы нащупать черный кристалл. Хотя нападения дракона все ожидали в последнюю очередь, у лозланцев вошло в привычку носить в этот день магические амулеты Лозлана.
Деревушка выглядела точно так же, как семнадцать лет назад. Те же люди, все то же. Единственное, что изменилось, так это трава на деревенской лужайке. Она буйно и красиво разрослась в том месте, где они похоронили останки золотого дракона.
Мойна Ранкеля приветствовали неодобрительными выкриками и свистом. Он с безразличным видом ответил на приветствия и подставил кружку под свободно льющуюся струю благословенного напитка.
Обычный праздник: старые истории, забытые танцы, напыщенные хвастуны, бездарные стихи и совершенно ужасное пение — очередная годовщина, посвященная убийству дракона.
«Неплохой в этом году эль», — подумал Мойн Ранкель, молча наблюдая за борьбой на руках. Опять Сморг победил. Он побеждал каждый год — не на что было и смотреть.
Вскоре всем жителям наскучили обычные развлечения, и, чтобы совладать со скукой, они пили все больше и больше. Мойн Ранкель не винил своих соседей: они были сыты друг другом по горло. И он тоже был сыт ими по горло.
Но им ничего не оставалось, кроме как жить вместе и дальше.
— А вы думаете, нашего великого предводителя это заботит?! — пьяно заорал Сморг. — У них с Лозланом наверняка свои частные делишки!
— Это ложь! — крикнул в ответ Мойн Ранкель.
Многие повернули головы к старому политику, причине всех их несчастий. Через несколько минут Мойн Ранкель уже защищался от гневной толпы.
— Он предал нас! — продолжал Сморг, подливая масла в огонь.
— Его необходимо сместить! — подхватил Гликор. — Может, даже убить.
Толпа хлынула вперед. Мойн Ранкель, прекрасно зная настроения группы своих противников, сделал ответный ход. Он тоже ринулся вперед, и деревенские жители нерешительно отступили.
— А теперь вы, пьяные недоумки, послушайте меня. Во-первых, вы все были бы мертвы, если бы семнадцать лет назад послушали этих двоих! — Мойн Ранкель указал на Сморга и Гликора. — Помните об этом! Во-вторых, чуть позже сегодня я сделаю потрясающее объявление, которое изменит нашу жизнь к лучшему. Но перед тем как я это сделаю, мне кажется необходимым отметить это обстоятельство особым представлением. Так что в качестве дара вам, мои соседи, позвольте мне представить моего хорошего друга, великого менестреля Аурэля!
Он обернулся, взмахнув рукой в пустоту. Однако Аурэля нигде не было видно.
Гликор гнусно рассмеялся:
— Если это какой-то приемчик, чтобы удержаться у власти, то он не сработает!
Мойн Ранкель вгляделся в лица своих избирателей. Он разделял верность своих соседей Богам Тьмы, но теперь осознал, что объединяет их только Зло. Вскоре толпа опять заволновалась.
«Где же Аурэль?» — испуганно подумал политик.
— Год за годом мы мучаемся из-за того, что позволяем глупцу распоряжаться нашим будущим! — продолжал выкрикивать Сморг.
А менестреля все не было.
— Он заплатит за все! — завопил Гликор, и толпа подступила ближе.
«Аурэль, где же ты?» — в отчаянии недоумевал Мойн Ранкель.
— Подождите! Вы должны выслушать! — крикнул он.
— Нам надоела твоя никчемная болтовня! Взять его! — Я Сморг первым схватил Мойна Ранкеля.
Орущие лица исказились ненавистью, люди толпой потащили своего предводителя на деревенскую лужайку. Вдруг они резко остановились. Там, на столе, стоял Аурэль. Его светлые волосы развевались на ветру, инструмент был плотно прижат к телу. Юноша не отрывал взгляда от деревенских жителей. Изумленная толпа отпустила Мойна Ранкеля, и он свалился на землю.
Лозланцы — такие гордые граждане — подошли ближе к менестрелю, как темное облако, спускающееся на солнце. Но когда первые звуки музыки достигли их ушей, они замедлили шаг.
Песня ее была грустна.
Теперь моя зазвенит струна.
В головах деревенских жителей возник один и тот же подвижный образ — образ младенца, одного в лесу, рядом с деревней, ничем не отличающейся от их собственной. Даже самых бессердечных из лозланцев увлекла история менестреля.
— Представьте, потерять мать, едва родившись, — пробормотал один из сельчан. Другой всхлипнул.
Ребенка баюкал света поток,
но он проснулся, когда пришел срок.
Когда ребенок вырос, он стал следить за деревней, особенно заботясь о том, чтобы его не обнаружил местный маг. Вскоре мальчику стали известны все деревенские тайны:
Леса дитя, он знает о том,
что слуги тьмы в Поселке Ночном.
Аурэль вполне мог петь и о Лозлании. Он рассказывал о том, о чем не мог знать ни один чужеземец. Это было удивительно и странно.
Время пришло тому, кто смел.
Но как преступить колдовской предел?
Голос Аурэля стал громче, а тембр глубже. Сморг бросил вопросительный взгляд на Мойна Ранкеля, который наслаждался моментом своего торжества и ничего не замечал. Кузнецу удалось поймать взгляд Гликора. Что-то было совсем не так.