Люгер искал взглядом проводника. Если бы тот не двигался, его фигура была бы неразличима на фоне темных скал. Кошачий Глаз тоже спасался от своих призраков. Впрочем, усилия Неприкасаемого Песка были тщетными: варвар постепенно преодолевал наваждение.
Невидимые постороннему глазу призраки преследовали его до тех пор, пока он не оказался прижатым к скалам. Раздалось несколько выстрелов, затем все стихло. Люгер отправился туда в сопровождении Кравиуса и вскоре нашел Кошачьего Глаза. Тот свалился с лошади и заполз в расщелину между камнями. Но главное, он был жив и сохранил рассудок. Влияние пережитого им кошмара выдавала только заметная дрожь пальцев. Капли пота оставили следы на его лице, покрытом пылью пустыни. При падении он получил несколько порезов и кровоподтеков. И, кроме того, у него снова открылась рана на бедре.
Люгер чувствовал себя немногим лучше. Скудный остаток сил он потратил на поиски удобного места для привала. Неподалеку находилось какое-то сооружение из огромных валунов, многие из которых образовывали арки и узкие коридоры. Люгер перегнал туда лошадей и помог дойти Кошачьему Глазу. Кравиус явно не годился на роль часового, поэтому Слот положился на судьбу.
Ему надо было поспать хотя бы несколько часов. Но рана ныла и кровоточила. После того как он перевязал ее, ему наконец удалось заснуть, однако и во сне его преследовали призраки: Арголида с перекошенным от ненависти лицом – она хватала его окровавленными руками и тащила за собой в подземелье, полное крыс; Гедалл зловеще улыбался и грозил ему пальцем; госпожа Лона Гагиус пыталась вонзить ему в глаза свои длинные ногти, а, в завершение всего, огромный кабан с усыпанным инеем рылом и шрамом под лопаткой, хрипя, гнался за ним по бескрайнему лесу…
* * *
Неприкасаемый Песка оказался весьма настойчивым в своих попытках остановить чужеземцев и обладал неистощимыми возможностями воздействия на расстоянии. Другие посылаемые им Тени были не менее впечатляющими, но уже не представляли опасности для странников, которые осознавали, с чем имеют дело. Эти порождения извращенного разума подчас оборачивались навязчивыми кошмарами, однако наяву Люгер научился быстро освобождаться от их влияния.
Пейзажи и существа. Призраки и миражи… Обычно они возникали из тумана или были частично скрыты вуалями, которые придавали им вид каких-то сумеречных фресок. Но удобнее всего оказалось отличать Тени по отсутствию зеркальных отражений, и теперь Слот постоянно держал под рукой маленькое круглое зеркало из полированой бронзы.
Однако это не было его полной победой. Время от времени Люгер нуждался в отдыхе, а в сновидениях наваждения властвовали безраздельно: многочисленные враги Стервятника, живые и мертвые, становились его преследователями, мучителями и палачами – и всякий раз он погружался в немыслимый ад. В конце концов он вовсе лишился сна, но и это не принесло избавления: измотанный бессонницей, он не находил ни минуты покоя…
Однажды ночью, когда ему выпал черед стоять на страже, перед ним вдруг вспыхнул костер. Негреющий, обманный огонь… Из отступившей темноты появилась Арголида, которая несла в руках голову Сегейлы. Она села напротив, и Слот хорошо видел, что в ее зрачках не отражается танцующее пламя.
Губы Арголиды беззвучно зашевелились, а голос раздался прямо у него в голове. Люгер услышал кое-что о себе, о своей связи со служанкой из трактира, а также о том, что отец Стервятника называл «ошибками молодости». Говоря откровенно, некоторые «ошибки» тянули на большее. Слот поплатился бы за них головой – если бы не отсутствие живых свидетелей. О многом Стервятник хотел бы попросту забыть.
Арголида была призраком. Значит, он «разговаривал» сам с собой. Его монолог не являлся исповедью, хотя и изобиловал подробностями, о которых знал или догадывался только он один.
Лицо Сегейлы было покрыто коркой запекшейся крови. Люгер не мог смотреть на нее, хотя понимал, что это иллюзия. От усталости ему казалось, что в его глазницы кто-то вложил тлеющие угли. Он закрыл глаза и держал их закрытыми до тех пор, пока пламя призрачного костра не начало разгораться и в сокровенной внутренней тьме. Безжалостный художник, которым скорее всего был он сам, малевал огненной кистью на его веках…
Следующими «визитерами» стали Гелла Ганглети и Верчед Хоммус. Эта злокозненная парочка вполне по-свойски расположилась возле костра. Неприкасаемый Песка ничего не мог знать о них, поэтому Люгер пришел к выводу, что мастер наваждений извлекает образы непосредственно из его памяти.
Ганглети сладко улыбалась и показывала уместившееся у нее на ладони миниатюрное, но сложное сооружение, которое оказалось не чем иным, как уменьшенной копией родового гнезда Люгеров. Слот увидел в этом плохое предзнаменование. Он так жаждал возвращения на родину – но что, если его дом разорен и ему будет некуда вернуться? Кроме того, он, конечно, не забыл, с чего начались все беды. Интрижка с Ганглети, покушение, бегство, встреча с оборотнями из Серой Стаи, новое бегство. С тех пор он бежал почти непрерывно…
Верчед извлек из правого уха длинную закопченную иглу и нанизал на нее восковые фигурки. Две фигурки были женскими, а третья изображала пса. Затем Хоммус бросил их в огонь.
Гелла беззвучно рассмеялась и достала карточную колоду. Оба, не обращая внимания на Люгера, начали играть. Третий игрок оставался невидимым – его карты медленно падали из темноты… Партия, разыгранная призраками, тянулась долго, и до смерти уставшему Стервятнику все это загадочное действо успело порядком надоесть.
После у него побывали и другие гости. Те, кого Люгер когда-то убил, или те, о ком давно забыл, являлись ему, будто возвращенные из небытия магической силой Неприкасаемого, – а Слот был неспособен остановить этот безмолвный призрачный парад: перед ним нескончаемой чередой проходили воры, наемные убийцы, контрабандисты, придворные бездельники, дуэлянты и просто безликие незнакомцы, встреченные случайно или намеренно, в роскошных дворцах или на затерянных дорогах отверженных, и отправленные им в место потемнее ночи. И если бы он однажды и впрямь предстал перед высшим судом, то в свое оправдание мог бы сказать лишь одно: что никогда не убивал ради удовольствия, а только защищая свою жизнь, и не нападал до тех пор, пока его не вынуждали к этому.
Несмотря на сумятицу чувств и зловещие игры Теней, разум Люгера оставался трезвым и холодным; ему удавалось сохранять внешнее спокойствие. Кроме твердой уверенности в иллюзорности этих видений, он, как ни странно, черпал силы в присутствии Кравиуса-Дзурга. Созерцая застывшее, словно маска, лицо аббата, Стервятник обретал опору посреди предательской трясины зыбких и фальшивых образов.
На долю Кошачьего Глаза выпало даже более трудное испытание. Он был рожден в пустыне и гораздо сильнее, чем Люгер, подвержен влиянию здешней магии. Слот понимал, что Паук вряд ли оставит безнаказанным отступничество одного из лучших своих воинов. Поэтому всякий раз, когда Люгер узнавал в поведении варвара признаки очередного надвигающегося кошмара, он не мог отделаться от мысли, что, возможно, именно сейчас, прямо на его глазах, свершается бескровная, но неотвратимая месть.