На полу в спальне он обнаружил одежду Анжелы. Но лишь на балконе им впервые овладел настоящий страх. Его испугала не опрокинутая чашка кофе, не разбросанные по полу листы рукописи и даже не кусочки зеленого лишайника. Он увидел у перил след, словно кто-то продирался сюда через заросли ежевики, лез по лестнице на террасе; именно это, а также прядь светлых волос его жены, зацепившаяся за колючки, чуть не свели его с ума.
Захватив в гараже мощный электрический фонарь, он бросился бежать по пологой, заросшей крапивой аллее, выкрикивая имя Анжелы. Голос его порождал зловещее эхо, и он снова почувствовал отвратительный трупный запах, который, казалось, источал сам туман, собравшийся в низине. Когда луч фонаря выхватил из темноты что-то белое, сердце Филипа едва не выпрыгнуло из груди. Именно тогда до него дошло, что он больше не надеется увидеть Анжелу; в этот миг, самый черный в его жизни, им овладел леденящий ужас — он увидел на кусте крапивы сорочку своей жены — жалкую, изорванную, покрытую пятнами крови.
У Филипа подкосились ноги, он задрожал всем телом — тропа, проложенная в зарослях крапивы, вела прямо на заброшенное кладбище, и Филип знал, что, как он ни любит свою жену, он не осмелится прийти туда ночью и встретиться с его жуткими обитателями. Как в кошмарном сне, он побежал обратно к дому, спотыкаясь, падая, ушибая ноги о камни, царапая лицо о кусты ежевики. У него был ужасный вид, когда он на трясущихся ногах вошел в кафе на окраине города и по телефону принялся жалобно умолять Роже Фрея приехать.
Молодой архитектор не только немедленно откликнулся на его зов, но и прихватил по дороге монсеньора Жоффруа. Оба они присоединились к обезумевшему Филипу через четверть часа. Вид его поразил их, но несколько слов объяснили старому аббату все — его подозрения и страхи подтвердились.
Аббат полностью был готов: на шее висело богато украшенное серебряное распятие, в одной руке молитвенник, в другой, как ни странно, лом. Роже Фрей вооружился револьвером, на заднем сиденье его автомобиля лежали две большие электрические лампы, похожие на автомобильные фары.
— Наберитесь смелости, топ pauvre ami [22] — сказал монсеньор Жоффруа, помогая Филипу забраться в машину рядом с собой. — Мы должны исполнить свой долг. Боюсь, уже слишком поздно, чтобы вернуть вашу дорогую жену, но мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы уничтожить это дьявольское создание и спасти ее душу.
Вне себя от ужаса, едва понимая сказанное аббатом, Филип вцепился ему в руку; спортивная машина Роже прыгнула вперед как сумасшедшая и на самоубийственной скорости понеслась к Серому Дому.
Фрей подъехал прямо к кустам, окруженным ядовитыми зарослями крапивы, стоявшими плотной стеной. Фары ярко освещали ворота кладбища. Фрей оставил огни включенными, двигатель работал.
— Чтобы напомнить нам о нормальной жизни, — сказал он.
— Этого довольно, — ответил монсеньор Жоффруа, сотворив в воздухе крестное знамение, — Остальное в руках Божьих.
Роже протянул Филипу один лом, аббат взял фонарь и второй лом, а сам Роже схватил револьвер и фонарь. Все трое плечом к плечу двинулись по сырой траве, не пытаясь скрываться. Филип поставил фонарь на столб ворот, осветив большую часть кладбища; к нему вернулось присутствие духа, и он повел друзей к склепу де Меневалей.
Шаги их гулко разносились по кладбищу, и внезапно с какого-то могильного камня на них прыгнуло существо с огромными пылающими глазами. Филип упал на одно колено. Револьвер Фрея дважды оглушительно выстрелил, и гигантская кошка с перебитым хребтом, скуля и хрипя, уползла умирать в кусты. Монсеньор Жоффруа тут же вскочил и устремился прямо к склепу де Меневалей. Остальные бросились за ним.
Филип до самой смерти не смог забыть то, что предстало его глазам в склепе. Эта сцена в духе гравюр Гойи преследовала его всю жизнь. Обнаженное тело Анжелы, без сомнения уже мертвой, покрытое кровоточащими ранами, но с выражением дьявольского наслаждения на лице, было крепко зажато в руках существа, лежавшего, словно отдыхая, на боку у входа в гробницу. Оно было одето в полуистлевший голубой сюртук и, очевидно, сломало одну из своих хрупких ног, спрыгивая в сад. Очевидно, поэтому оно так долго и пробиралось в свое зловонное логово.
Но самую страшную вещь они заметили не сразу. В одной из лап живого мертвеца, серой, иссохшей, похожей на пергамент, был зажат хлыст с острием, запятнанным свежей кровью. Лицо, наполовину изъеденное червями, с треснувшими костями черепа, торчавшими сквозь гнилую кожу, было повернуто к людям. Глаза, еще живые, злобно взглянули на троих мужчин.
Монсеньор Жоффруа не колебался ни секунды. Громоподобным голосом призвав Отца, Сына и Святого Духа, он поднял перед собой крест. Затем, передав распятие Филипу, он принялся бить огромным ломом древний ужас, который когда-то был человеком. Во все стороны летели зубы и волосы, трещали старые кости, в воздух поднималась пыль, запахло тлением. Наконец наступила тишина.
Тяжело дыша, монсеньор увел своих спутников прочь.
— Это все, что мы можем сделать сейчас, — сказал он. — Наутро у нас будет много дел, но эта отвратительная тварь больше никого не потревожит.
Аббат окропил останки Анжелы святой водой и прикрыл их одеялом, взятым из машины. Он оставался глух к рыданиям Филипа над телом жены.
— Нельзя ее трогать, — убеждал он своего друга. — Это больше не ваша жена, друг мой. Это тело принадлежит им. Но ради ее бессмертной души мы обязаны сделать то, что должно быть сделано.
Рассказывать осталось немного. Горожане еще долгие годы помнили об ужасах, обнаруженных в старом склепе де Меневалей. В ту же ночь монсеньор Жоффруа получил у епископа особое разрешение. На следующее утро, с первыми лучами солнца, в город прибыл батальон морской пехоты и приступил к работе под руководством аббата.
Когда склеп был вскрыт, глазам людей предстало такое кошмарное зрелище, что солдаты попятились, как испуганные дети. Монсеньор Жоффруа, действуя спокойно и смело, предотвратил панику и в тот день вел себя как истинный муж Церкви. Позднее люди говорили, что вещи, которые он видел и которые ему пришлось сделать, ускорили кончину доброго аббата.
Тело Анжелы поместили на спешно сооруженный за ширмой погребальный костер и сожгли, пока священники проводили службу. В могильнике де Меневалей солдат и священников ожидало леденящее кровь зрелище. Некоторые утверждали, что там было более тридцати тел, как представителей рода де Меневаль, так и молодых девушек, лишь едва тронутых разложением.
Под землей были обнаружены просторные помещения, где неумирающие проводили свои отвратительные богохульные ритуалы. Так это или не так, достоверно лишь то, что сам епископ, монсеньор Жоффруа и капеллан провели обряд изгнания нечистой силы, а затем солдаты из огнеметов уничтожили все останки живых мертвецов.
Армейские инженеры взорвали подземные помещения, территория была выжжена и очищена. Позднее по приказанию епископа это место было залито бетоном, и с тех пор население города ничто не тревожит и в саду у водяной мельницы больше не появляется туман.