И вот наконец судьба проявила к нам благосклонность: в потайной лаборатории лежало мертвое тело без малейших признаков разложения. Вест не решался предсказывать, к чему приведет новый эксперимент, — удастся ли полностью реанимировать этот экземпляр, в том числе восстановить его рассудок. В любом случае этот опыт станет решающим для дальнейших исследований. Поэтому мой приятель решил законсервировать тело и сохранить его до моего возвращения, чтобы, как обычно, провести эксперимент вдвоем.
Вест рассказал, откуда появился труп. Тело принадлежало сильному и энергичному мужчине, который приехал в Болтон для оформления какой-то сделки с местной камвольной фабрикой и только что сошел с поезда. Путь незнакомца лежал через весь город. К тому времени, как он добрался до нашего дома и постучал в дверь, чтобы спросить дорогу к фабрике, сердце его подверглось уже немалой нагрузке. Вест предложил что-нибудь выпить, но гость отказался и в следующее мгновение рухнул замертво. Неудивительно, что мой коллега принял этот случай как дар судьбы. За время недолгой беседы мужчина успел сообщить Весту, что в Болтоне его никто не ждет и не знает. Уже после печального происшествия, обыскав карманы покойного, Вест выяснил, что перед ним Роберт Ливитт из Сент-Луиса и что семьи у него нет, а значит, в ближайшее время искать его никто не будет. Если нам не удастся вернуть этого человека к жизни, эксперимент останется в тайне. (В случае неудачного исхода мы хоронили экспериментальные образцы в густых зарослях леса, полосой тянувшегося между нашим домом и бедняцким кладбищем.) Если же воскрешение пройдет успешно, нам гарантирована громкая и пожизненная слава.
Взвесив все "за" и "против", мой приятель вколол в запястье мертвеца свой новый бальзамический состав, благодаря которому тело должно было избежать тления вплоть до моего приезда. Слабое сердце подопытного, которое, как мне представлялось, может негативно сказаться на итогах эксперимента, у Веста опасений не вызвало. На сей раз он очень надеялся хотя бы на кратковременную вспышку разума, а в идеале — на возрождение полноценного, живого существа.
И вот памятной ночью 18 июля 1910 года мы с Гербертом Вестом стояли под каменными сводами подвальной лаборатории, освещенной ярким светом дуговой лампы, и напряженно всматривались в белое неподвижное тело на столе. Бальзамический состав, изобретенный Вестом, оказался поистине чудодейственным: не веря своим глазам, я разглядывал крепкое, здоровое, упругое тело, которое пролежало здесь две недели и даже не закоченело. Я не удержался и на всякий случай переспросил, действительно ли этот человек мертв. Вест с готовностью разрешил мои сомнения, напомнив: нет никакого смысла опробовать реанимирующий раствор, если нет полной уверенности в том, что тело совершенно безжизненно. На организм, сохранивший хотя бы малейшие признаки естественной жизни, эликсир не оказывает ровным счетом никакого действия. По мере того как Вест продолжал готовиться к эксперименту, я все больше поражался тому, как усложнился этот процесс. Учитывая необыкновенную сложность всех процедур, мой коллега не смог бы доверить и части приготовлений даже самому опытному помощнику. Запретив мне прикасаться к трупу, он для начала сделал инъекцию в запястье, рядом с тем местом, где остался след от иглы, через которую ранее было введено бальзамическое вещество. Вест объяснил мне, что делает это для нейтрализации прежнего раствора и возвращения тела в первоначальное, естественное состояние, — лишь в этом случае реанимирующее вещество даст желаемый эффект. Прошло совсем немного времени, и тело как будто изменилось — его мертвые члены сотрясла легкая дрожь. Вест с силой придавил искаженное судорогой лицо мертвеца чем-то вроде подушки и не отпускал до тех пор, пока тело полностью не обмякло, — теперь оно было готово к реанимации. Бледный, охваченный каким-то сдержанным восторгом, Вест сделал последние пробы, чтобы убедиться в отсутствии любых признаков жизни. Наконец, удовлетворенный результатами, он ввел в левую руку покойника определенное количество живительного эликсира, приготовленного накануне днем с куда большей тщательностью, чем это делалось ранее. Мне недостает красноречия, чтобы описать то дикое, захватывающее дух нетерпение, с которым мы оба ожидали результатов эксперимента с этим первым по-настоящему свежим телом, оказавшимся в нашем распоряжении. Мы имели все основания ждать, что мертвец разомкнет губы и заговорит с нами разумно, осознанно и, возможно, поведает о виденном по ту сторону неизреченной, неведомой и непреодолимой бездны.
Впрочем, Вест был материалистом, в существование души не верил и все проявления сознания считал результатом физиологических процессов. Он не ожидал услышать никаких откровений, приподнимающих завесу над страшными тайнами небытия, поджидающего нас за гранью смерти. Отчасти я разделял его позицию, но все же во мне сохранились едва заметные следы примитивных веровании, доставшихся в наследство от пращуров. Поэтому я не мог оторвать от трупа зачарованного взгляда; мои ощущения представляли смесь благоговейного страха и напряженного ожидания. Кроме того, я не мог вычеркнуть из своей памяти тот ужасный нечеловеческий вопль, который раздался в ночь самого первого эксперимента в заброшенном фермерском доме неподалеку от Аркхема.
Прошло немного времени, и я убедился, что текущий эксперимент уж точно не закончится полным провалом. Щеки трупа, прежде белые как мел, обрели нежный оттенок, который распространился по всему лицу и проник даже под обширно разросшуюся рыжеватую щетину. Вест, который все это время не отрывал руку от левого запястья мертвеца, вдруг кивнул со значительным видом. Почти в тот же самый момент зеркало, поднесенное ко рту трупа, подернулось дымкой. После нескольких резких судорог грудь подопытного начала вздыматься и опускаться, а дыхание стало отчетливо слышным. Я перевел взгляд на сомкнутые веки, и мне показалось, что они дрогнули. Вдруг веки приоткрылись, и из-под них показались глаза — серые, спокойные и живые, но пока еще лишенные искры разума и даже самого обыкновенного любопытства.
Словно во власти нелепой фантазии, я припал к розовеющему уху и стал шептать вопросы об иных мирах, память о которых, возможно, полностью не улетучилась. Охвативший меня позже ужас заставил забыть, о чем именно я спрашивал; помню только последний вопрос, который я повторил несколько раз: "Где ты был?" Не могу точно сказать, был ли получен ответ, во всяком случае, до того момента тонко очерченные губы подопытного оставались плотно сомкнутыми. Вдруг мне показалось, что они беззвучно шевелятся, и движение это, если его озвучить, могло бы составить два слова: "лишь теперь", хотя смысл непонятен, как и отношение этой фразы к моим вопросам. Повторяю, в тот момент все мое существо охватило ликование. Я был убежден, что нам удалось достичь по крайней мере одной из важнейших целей: впервые за годы исследований подопытное существо произнесло членораздельные слова, причем вполне осмысленные. Спустя мгновение полный успех эксперимента не оставлял уже никаких сомнений: реанимирующий раствор, по крайней мере временно, выполнил свою функцию — восстановил в мертвом теле все жизненные процессы, включая разумную деятельность. Но триумф этот вызвал несказанный ужас, связанный вовсе не с тем, что мертвец вдруг заговорил, а со страшным поступком, которому я оказался свидетелем и который был совершен моим коллегой и другом.