Когда аппарат, проехав по полу, ткнулся в угол, маньяк обрушил мне на висок что-то тяжелое (наверное, рукоятку своего ножа). После чего я обмякла в его руках и потеряла сознание.
Часть 1. Маски долой!
Я очнулась. Открыла глаза. Первое, что увидела, так это пыльную лампу, вокруг которой нарезала круги жирная муха. Потом, когда голова перестала кружиться, разглядела кирпичные стены, забитые фанерой окна, битое зеркало на стене. Света в комнате было мало — пыльная лампа озаряла лишь тот угол, в котором стояла, все же остальное помещение тонуло во мраке.
Я попыталась встать, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой, единственное, что было подвижным, так это шея. Ее-то я и изогнула, чтобы рассмотреть, что же случилось с моим телом. Оказалось, что оно привязано к массивному стулу — руки за спинкой, ноги примотаны проволокой к ножкам, вокруг туловища несколько слоев бечевки. Мне стало тошно, ибо я поняла, что просто умереть мне никто не даст.
Тут краем уха я уловила какой-то скрежет. Повернула голову в ту сторону, откуда раздался звук, но никого не увидела, видно этот кто-то стоял чуть позади меня.
— Кто здесь? — сипло прошептала я.
Мне никто не ответил. Но скрежет повторился, причем, теперь я распознала его — это было шарканье металла обо что-то твердое…
Шарканье ножа о точило!?
— Кто это? — истерично вскрикнула я. — Покажись, сукин сын!
Скрежет прекратился. Минуту стояла абсолютная тишина, а потом послышались шажки. Человек приближался ко мне. Приближался медленно, оттягивая удовольствие. Наконец, он подошел совсем близко, я даже ощутила на своем лице его теплое дыхание. И резко наклонился.
— Сулейман?
Он ничего не сказал, только надменно хмыкнул.
— Неужели это ты…?
Он лениво кивнул.
— Ты…Ты убил всех этих женщин?
— Не ожидали? — захихикал он, склоняясь надо мной, как коршун над ягненком. — Никто не думал, что маленький еврейчик способен на ПОСТУПОК! — Селеймановы глаза недобро сверкнули. — Все надо мной смеялись, издевались, презирали меня, а вот я всем показал!
— Никто над тобой не…
— Замолчи, — взвизгнул он. — Ты ничего не понимаешь, ничего не знаешь ни обо мне, ни о жизни вообще.
Он нервно дернул головой. Теперь он совсем не походил на того Сулю, к которому мы привыкли. Этот был нервный, злой, дерганный и жутко опасный.
— Вычислила меня? — чуть хрипло спросил он, нарушив этим вопросом гнетущую тишину. — Не ожидал. Вернее, я сразу понял, что ты опасна. — Он ткнул меня пальцем в нос. — На вид дура дурой, а поди ж ты… От таких всех больше бед. Как догадалась-то?
— Я не… — тут я захлопнула рот — он ни в коем случае не должен знать, что на 2-ом этаже института, то есть почти под боком у него, даже если не считать того, что я не догадываюсь, где именно мы находимся, спят беспробудным сном две потенциальные жертвы.
— Что замолкла? Не хочешь со мной говорить? Презираешь? — он поднес нож к моему носу и поводил им из стороны в сторону.
— Сулейман, — прохрипела я. — Опомнись, Сулейман!
Он захохотал, запрокинув голову, а когда вновь вперился в мое лицо взглядом, выражение его лица изменилось. Оно стало каким-то, каким-то… ну не знаю… осмысленным что ли, не таким, каким было минуту назад. Я решила, что у него просветление, и попыталась заговорить ему зубы, между прочим, не очень удачно.
— Почему ты убил их? Объясни? Неужели ты так ненавидишь женщин, что готов резать их? Я не понимаю. Ты женоненавистник да? Или просто мизантроп? — продолжала нести чушь ваша покорная слуга, прекрасно понимая, что ошиблась с выбором темы для разговора. Для заговаривания зубов она подходила мало. — Сулейман, тебя в детстве обидела какая-нибудь девочка? Мама часто порола? Невеста к другому ушла? Объясни мне, почему ты нас ненавидишь?
Тут он расхохотался еще громче, причем в смехе его было столько искренней радости, что я поежилась. Похоже, у него не просветление, а кризис. Внеочередной приступ безумия.
Отсмеявшись, Сулейман, замолк, потом остро на меня посмотрел и после небольшой паузы весело выдал.
— Ну ты и дура!
— Чего? — ошалела я от такого поворота событий.
— Дура, говорю, — беззлобно и даже благожелательно повторил он, усаживаясь напротив меня на колченогий табурет. Вид он при этом имел вполне адекватный, даже нормальный. Будто не он недавно слюной брызгал.
— Ничего не понимаю! — взвыла я и попыталась высвободиться.
— Да не трепыхайся ты. Сиди смирно, — спокойно молвил он, отбрасывая нож. — Понравился спектакль? — Он вновь сделал зверскую рожу и засверкал глазами. — Вижу, что понравился. Ты ведь именно этого ждала? Маньяка с пеной у губ?
— Постой… Так это не ты их всех убил?
— Я. — Ответил он с достоинством.
— Но… Я ничего не понимаю… — залепетала я. — Ты не маньяк?
— Конечно, нет. Разве я похож на идиота?
— Нет, не похож, но… Из за чего же ты их?
— Точно дура, — после очередного уничтожающего взгляда, бросил он. — Ясно из-за чего — из-за денег.
— Как? Неужели им и впрямь кто-то оставил наследство?
— Полная дура, — констатировал он, хмыкнув. — Даже странно, как с такими куцыми мозгами смогла меня вычислить. Не иначе, бес попутал. Ну да ладно! — Сулейман привстал, оглядел помещение. — Мне надо собираться, так что извини, придется тебе поскучать.
— Куда собираться?
— Уезжаю. На историческую родину. Завтра утром самолет.
— На которую из двух?
— В Израиль, козе понятно.
— А я?
— А тебя, извини, придется убить, — очень обыденно доложил он, после чего начал собирать в стопку какие-то книги.
— Как убить? За что? С меня взять нечего!
— Знаю. Что можно было, я из твоего дома вынес. — Сулейман хихикнул. — Но ты единственный свидетель, так что сама понимаешь… А вообще я против тебя ничего не имею. Мне даже нравятся твои… к-хм…ноги.
— Ну тогда оставь меня в живых. Свяжи, кляп в рот засунь. Когда меня в понедельник найдут, ты будешь уже далеко…
— Не болтай ерунды.
Я закусила губу, чтобы не зареветь белугой. Мне стало ясно, что договориться с ним у меня не получится, как не получится и перехитрить. То обстоятельство, что Сулейман не психопат, несколько меня успокоило (корыстные убийцы, по крайней мере, не издеваются над своими жертвами, перед тем, как убрать), но намного усложнило дело. Такого фиг переиграешь!