— Значит, не пойдешь со мной?
— Не пойду.
— Бросаешь?
— Иди ты…
— Эх! — Презрительно улыбаюсь, как умеют презрительно улыбаться только брошенные в трудную минуту напарниками старшие лейтенанты особого отдела “Пи”. — Я думал, ты прапорщик, а ты….
В этом месте в иностранных фильмах главные герои, как правило, смачно плюют на ботинок трусливого напарника. Потом они долго дерутся, мирятся и дальше сражаются за счастье иностранного фильма вместе. Но плевать на ботинок Баобабовой рискованно. Прицельный удар с высоты двух метров по лицу любого старшего лейтенанта грозит госпитализацией минимум на месяц. Поэтому я ограничиваюсь имитацией.
— Тьфу на тебя.
Разворачиваюсь и иду к терпеливо ожидающему оперативному штабу. Генерал понимающе вздыхает.
— Женщина в команде, что мужик на кухне. Хочешь, с тобой пойду? Прикрою с тыла.
— Готовьте транспорт. — На предложение генерала не отвлекаюсь. Мне в небе работать надо, а не старика отхаживать.
Генерал что-то хочет добавить, наверняка рассказать о своей бурной гражданской молодости, но только отдает честь шашкой. А может, просто рука затекла.
— Транспорт в начале взлетной полосы. Доедешь на автобусе. Сопровождения не даю, опасно. Водитель человек проверенный. Внутри автобуса все необходимое.
— Снайперов снимите, — бурчу я, сбрасывая пиджак. — Товарищ генерал! Если со мной что-то случится…
— Обязательно маме передам, — клянется генерал, набрасывая на руку пиджак и пуская мудрую слезу. — Прямо сейчас и отошлем с посыльным. Знаешь, какие у меня посыльные шустрые. Через час на месте будут. Может, еще что? Примета такая есть народная. Побриться напоследок, ужин заказать, перекурить.
— Не курю я. Но все равно спасибо. И передайте Баобабовой…
— Все передам. — Генерал подталкивает меня к выходу из оперативного штаба, словно боится, вдруг передумаю. — Слово в слово. И от себя по-отечески добавлю. Чтобы знала, какого парня потеряла.
У выхода на взлетное поле меня действительно ждет автобус с низкой посадкой. На таких перевозят прилетевших или улетающих пассажиров, особенно тех, кто после полета не в состоянии самостоятельно задрать ногу на высокую ступеньку.
От автобуса скользит фигура. Это водитель из специального водительского подразделения. Смелее не бывает. На нем обмундирование сапера. Толстый зеленый панцирь, чтоб незаметнее на траве было, шлем с забралом, надежные, не чета моим кроссовкам, кирзовые усиленные сапоги.
— Накинь, лейтенант.
Надеваю каску. Прикрытый надежной рукой водителя, семеню к автобусу. На полпути над нашими головами пролетает озверевший “Ту”. Самого самолета не вижу, только неясную тень да воздушный толчок в спину.
— На бреющем пугает, — нервно объясняет водитель. — Поспеши, лейтенант. У нас минуты три, пока на новый круг не зашел.
Напряжение достигает наивысшей точки. Снайперы, засевшие на крыше вокзала, не выдерживают и открывают беглый прицельный огонь. Под ногами чиркают пули, обжигает виски. Водитель ругается, взваливает меня на спину и, петляя, торопится к автобусу.
— Не ходи по-маленькому, лейтенант! — кричит он сквозь свист пуль. — Прорвемся, лейтенант!
Мне ничего не остается, как довериться знающему человеку и вспомнить умную Баобабову, которая сейчас сидит в надежном укрытии и не рискует новым бронежилетом.
Не добежав десяти метров до распахнутых дверей автобуса, водитель спотыкается и сваливается на бетонку. Я кубарем качусь немного дальше.
— Нога! — стонет водитель, морщась от боли. Какой-то гад ящик с бананами рассыпал. — Иди один, лейтенант. Я сделал все, что мог. Самолет на второй полосе справа. Брось меня, лейтенант.
Но я никого не бросаю. Хватаю водителя за шиворот, волоку, стиснув зубы. Я не так представлял свою работу. Начальство обещало безопасную доставку. Почему я не поверил Машке? Почему я ей никогда не верю? Женское, а в особенности пра-порщицкое чутье — самое чуткое в мире. Это доказано научными исследованиями. Приведите прапорщика на склад с ветошью и попросите найти в развалах спрятанную банку тушенки. Лично засекал — меньше минуты. Ах, Маша, Маша, как же ты права!
Заталкиваю корчащееся тело в салон, прыгаю на водительское сиденье. Благо навыки управления крупными пассажирскими машинами я приобрел по дороге в аэропорт. В лобовое стекло врезаются капли дождя и снайперские пули на излете. Все так некстати.
— Гони, лейтенант! Гони!
Выжимаю педаль до упора. Автобус идет по мокрой бетонке юзом, но выравнивается твердой рукой старшего лейтенанта. К шуму дождя добавляется тяжелый грохот по крыше. Словно кто-то колотит булыжниками по автобусу, пытаясь прорваться внутрь.
— Не возьмете, гады! — Раненый, а может, просто вывихнувший ногу водитель из специального подразделения водителей стаскивает с плеча короткий автомат и, лежа на спине, начинает поливать свинцом потолок. Представляю, как в тонком железе образуются маленькие дырочки, в которые моментально затекает вода. Генерал ничего не говорил про вооруженное сопротивление.
Уже вижу стоящий в конце полосы силуэт нашего самолета. Рядом скачут крошечные фигурки летчиков, подбадривающие нас взмахами рук. Но радоваться рано. Водитель, залегший между кресел, именно так и говорит. У него кончились патроны, и, кажется, он горько плачет, потому что не может до конца выполнить приказ. Над головой раздается сильнейший грохот. Вот теперь и я вижу “Ту-104”. Пролетает над нами, едва не задев крылом. Нутром, наверное, чует, что по его душу старший лейтенант Пономарев едет.
Снова грохот. На крыше кто-то определенно есть. Иначе с чего водитель зубами срывает чеку на гранате и шепчет слова прощания.
В лобовое стекло неожиданно врезается что-то тяжелое. Инстинктивно отстраняюсь, прикрываю глаза. Но замечаю, что тяжелое похоже на здоровую лапу, срывающую работающие дворники. Мне уже совсем страшно. Стекло трещит, лопается на тысячи кусков, слышен звук разрываемого металла, и в салон вваливается новое действующее лицо. Залегший водитель на звук бросает гранату. Она врезается в приборную доску, отскакивает и прячется в кулаке пришельца.
— Совсем обалдели?! — кричит пришелец, и я вижу, что амур в памперсе ошарашенно грозит мне острой стрелой.
— Машка?!
— Нет, генерал с пенсионной книжкой!
Баобабова, скрипя зубами, стискивает в кулаке гранату. Ее слегка встряхивает, слегка откидывает в салон, прямо на блаженно улыбающегося водителя. В кулаке напарницы грохочет, сверкает и взрывается боевое вооружение. Пороховой дым быстро уносится из автобуса сквозняком.
— Тебя, Лесик, ни на секунду одного оставить нельзя. — Баобабова вываливает из пригоршни осколки и отряхивает ладони. Замечаю небольшой порез и чувствую огромную благодарность. Если бы не она, взорвалось бы все к аэрофлотной бабушке.