— Ничего, сынок. Все там будем. Напарница долг свой выполняет. За нас смерть принимает. А хочешь, расскажу, как в девятнадцатом я на динамитной шашке смерть ждал. Было это в далеком году, когда папа и мама твои, лейтенант, еще не знали, что родится у них такой смелый пацан. Мотался я по пескам за бандой басмача. Три полка загнал, трех горнистов загудел, трех барабанщиков забарабанил… Эй, полковник! Глянь-ка молодыми глазами, что там с прапорщиком? Не пора ли останки в пакеты собирать?
Вызванный принудительно полковник поднимается в полный рост, чтобы взглянуть на Баобабову, но встречает ураганный огонь. Машка никого не подпускает к опасному месту. Легко раненный в плечо полковник отползает за оркестровую яму, а успокоенный генерал продолжает повествование:
— Обложил я басмача, его, кстати, так же, как тебя, звали Махмудом…
— Меня Алексеем зовут, — поправляю невнимательного генерала. — Лесиком можно.
— Один хрен, — машет рукой генерал. Впрочем, не сильно машет. Баобабова для острастки продолжает стрелять над нашими головами. Она к делу всегда тщательно подходит. — Обложил в горном ауле. С трех сторон горы, с четвертой арык глубокий. Канал по-нашему, только без мостов и паромной переправы. Три месяца ждал, когда вода у бандита кончится. Надоело ждать. Ты меня, сынок, слушаешь?
— Слушаю. — Интересно, что сейчас Машка чувствует? Каково это, смерть через подрыв гранаты принять? — Товарищ генерал, а про динамит когда?
— Будет и про динамит. Эй, полковник! Поднимите белый платок и узнайте, какая взрывная конструкция заложена под прапорщика Баобабову.
Не успев подняться, белый платок сбивается точным выстрелом прапорщика.
— Вот же чертяка какая женского рода! — изумляется генерал. — Теперь я понимаю, сынок, зачем ты ее в клетке держал. Таких чертяк женского рода только в клетках держать и надо.
— Разрешите, я попробую к ней пробраться?
— Умереть торопишься, сынок? Я тебе еще про динамитную шашку не рассказал. Вот помню, в далеком девятнадцатом, гонялся я за басмачом. Его, так же как тебя, звали Махмудом.
— Спасибо за доверие, товарищ генерал, — козыряю я. — Выполню ваш приказ в точности. Узнаю все и доложу немедленно.
Пока генерал соображает, о каком приказе идет речь, отползаю подальше от девятнадцатого года. Стариков, конечно, надо уважать, но сейчас мне дороже Машкина жизнь.
Свистят над головой пули. Прапорщик стреляет на слух, поэтому стараюсь производить как можно меньше шума. Запутывая трассу, хлопаю сиденьями кресел, кидаюсь по сторонам подобранными конфетными фантиками. Но ближе трех метров не подползаю. Здесь уже зона прямого поражения.
— Машка! Я это! Пономарев.
— Леша? — Тяжелое дыхание прапорщика передает огромное напряжение лежащего на взрывном предмете тела. — Ты?
— Я. Потерпи, Маша. Я сейчас. Я быстро.
— Нет, Леша. Не надо. Я прошу, не надо. Я не хочу! Ой, мамочки!
— Еще чуть-чуть. Это быстро, Маша. Помнишь, как говорил Угробов: “Вжик-вжик — и граната обезврежена вместе с прикрывающим его телом”. Смотри, я осторожно.
— Да! Да! Да!
У Машки странное представление о смерти.
Подползаю ближе. По лбу прапорщика стекает ручьями пот. Бронежилет, вопреки заверениям изготовителя, промок насквозь. Щека напарника подрагивает. Замечаю на губе мелкий пушок. Это так трогательно.
— Сейчас ты резко встанешь, а я попытаюсь поймать гранату.
— Не могу. Затекла вся, — жалуется прапорщик Баобабова, пробуя пошевелиться. Эффект сапера. Три часа на мине — и инвалидность на год.
— Тогда я… только не ругайся, просуну под тебя руку и постараюсь в предельно некомфортных условиях обезвредить запал.
— Сумеешь?
— Практику не проходил, но в кино видел. Еще можно тебя веревкой привязать. Полковники разом дернут, и ты в один миг отсюда вылетишь. А еще можно вместе с полом тебя вырубить и перенести в более безопасное место на взрывной полигон.
По просьбе напарницы отклоняю второй вариант и приступаю к ручному обезвреживанию. Стараясь не прикасаться к сырому бронежилету, пропихиваю руки под Баобабову. Генерал и полковники завидуют издалека. Сама Баобабова на ощупь руководит операцией.
— Правее возьми. Еще правее. Я сказала, правее! Сейчас встану и быстро по морде научу, где право, а где лево.
— Ладно, — сдвигаюсь в указанном направлении. Просто хотел как лучше. Узнать, не сильно ли Мария ранена прямым рубящим ударом Безголового в переднюю часть бронежилета. — Здесь?
Машка закрывает глаза, прислушиваясь к моим рукам.
— Тикает?
— Ничего там не тикает. — Мои пальцы тщательно ощупывают брошенный таинственной фигурой предмет. — Не похоже на гранату. Гладкая и теоретически круглая. Может, американского образца новая модель?
— Нет. Нет у них таких. Моя тетка раньше резидентом в тамошнем Пентагоне работала, в отделе нового вооружения, ничего об идеально круглых гранатах не рассказывала.
Минуты две молча решаем, вынимать ли странный предмет или оставить Баобабову в том же положении до прибытия профессиональных саперов или, в крайнем случае, до самопроизвольного взрыва. Видя, как тяжело дается решение неподвижно лежащей Баобабовой, принимаю груз ответственности на себя. Не предупреждая напарницу, резко выдергиваю неизвестный предмет, перекатываюсь пару раз, вскакиваю на ноги, мчусь к пролому в стене и выкидываю круглый тяжелый предмет на улицу.
— Отличный бросок, сынок, — комментирует генерал с места своего укрытия. — Только впредь уликами не разбрасывайся.
Поднимаются с пола уставшие полковники, оказывают друг другу первую медицинскую и психологическую помощь. К Баобабовой выстраивается очередь. У нее одной целая пачка сигарет, который она безвозмездно, то есть без лишних поощрений, раздает нуждающимся. Даже генерал отбрасывает ложную скромность и закуривает.
— А вот помню в далеком девятнадцатом году ловил я одного басмача….
Полковники, побросав все дела, зная привычки генерала, выстраиваются в шеренгу и тихими голосами создают торжественный хор:
— Громыхает гражданская война, от темна до темна…
Хватаю окончательно не пришедшую в себя Марию и тащу одеревенелое тело к выходу. По дороге замечаю постового милиционера, с улицы заглядывающего через пролом в зал:
— Снова кино снимаете?
До родного восьмого отделения добираемся затемно. Везти прапорщика Баобабову домой слишком накладно для пустого лейтенантского кармана. Да и нельзя ей сейчас домой. Безголовый не прекратит преследовать слабую женщину, а в отделении более-менее безопасно.
Приваливаю слабо улыбающуюся Машку к коридорной стене и пытаюсь достать ключи от кабинета. Но ключи не нужны. Двери от слабого толчка открываются сами. Первой соображает, что у нас неприятности, Мария. Отпихивает меня в сторону, прочь с линии огня, ногой окончательно распахивает двери и, перекувырнувшись, заскакивает в кабинет. Непонятно только, зачем кувыркалась, можно было и просто забежать.