– Ты кого приволок? – вежливо заорал я на Боба, вернувшегося с охапкой одежды, которую мы обычно использовали для протирки ядерного реактора Милашки.
– Как кого? Этого… – Боб задумчиво осмотрел очкарика, – Котолога. Что-то не так?
Не так было многое. Операция из-за разгильдяйства второго номера разваливалась прямо на глазах. Люди устали. Начальства не было видно, но и оно, наверняка, тоже устало. Не говоря уже обо мне и о самом Объекте.
– Да что, в самом деле, командир! – заволновался Боб, когда я прикрыл глаза ладонью, – Ты приказал, я исполнил. Думаешь, легко было этого чудака из Непала вызвонить. Мы с Милашкой, можно сказать, национальный рекорд установили. За нами, смешно сказать, милиция трех стран гналась за превышение скорости, а тебе все не так.
Все ясно. Единственный котолог на Земле, и тот не бельмеса по-русски. Интересно, а как теперь списывать топливо?
Уничтожив янкеля испепеляющим взором, я приказал удалить с глаз моих недоучившегося русскому языку котолога. Столько времени Объекту под хвост. Все нормы перевыполнили.
– Милашка! Командир на связи!
– Прием отличный, командор, – ответила спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать.
– Где Герасим? Почему не на штатном месте? Срочно найти. Надо заканчивать всю эту объектовасию.
Милашка включила сенсорные поисковые программы и быстренько, не прошло и пяти минут, отыскала Герасима.
– Заданный объект валяется под моими гусеницами с признаками насильственного удушения по всей области тела.
– Кто посмел? – заорал я. Теперь уже без всякой вежливости. Даже генералы служб, до этого выбивающие на ветру мундиры, замерли по стойке смирно. Чувствуют, наверно, что именно в такие минуты и падают звезды, которые кому-то уже не нужны, – Под трибунал мерзавца! Лично, собственными руками уши оборву. Боб! У всех присутствующих снять отпечатки пальцев. Герасима похоронить с почестями и салютом из бортовых орудий Милашки.
– Он дышит… – не совсем уверенно сообщила Милашка, у которой на борту были самые чувствительные в мире сенсоры, – Дышит, командор! Вот те задний мост дышит.
Пока взмокшие генералы лично стаскивали с ожившего Герасима сваленный на него скафандр высокой защиты, оставленный каким-то негодяем, я потирал грудь в том месте, где находилось сердце.
Чертова работа. Так можно на пенсию раньше времени уйти. Да, смерть, коварная и злодейская, поджидает нас, спасателей подразделения 000 на каждом шагу. Обманчивая эта штука, жизнь.
– Не время умирать, друг, – я первым прижал чудом спасшегося Герасима к груди, – Дел полно впереди. Давай, Гера. Подумай. Хорошенько подумай. На тебя вся надежда. А я уж и не знаю что делать. Руки опускаются. Выручай. Спасем Объект, а уж потом и умирай. А, Гер?
Герасим понимающе кивнул враз отросшей от близкой погибели щетиной.
– Мм.
– Как скажешь, Гера, – я уже был на все согласен, – Ты только скажи, что тебе надо?
Герасим выдал список не задумываясь. Вот что значит специалист.
– Мм, – выставил первый палец Герасим.
– Записал.
– Мм, – второй палец присоединился к первому.
– Найти трудно, но постараемся, – пообещал я.
– Мм, – третьего пальца у Герасима не было. Говорят, что оторвало в далеком детстве. Какие-то составы под откос пускал. Баловался, таким образом. Поэтому Герасим разогнул сразу четвертый палец.
– Ясно, Гера, ясно, – я захлопнул карманный ноутбук и повернулся в сторону ожидавших очередные приказы и повышения генералов, – Полномочиями, предоставленными мне правительством, приказываю очистить территорию. Оцепление снять. Походные кухни затушить. Переносные сортиры оставить на месте. Уходим, товарищи.
Приказы сотрудников подразделения 000 не обсуждаются. Это известно и служивому и гражданскому населению. Сказано, уходить, значит – уходить.
Под завывания сирен народ, участвующий в спасении Объекта торопливо покидал опасную территорию. Я провожал всех внимательным взглядом, следя за тем, чтобы не было паники и мародерства. А то помню несколько лет назад, при обстоятельствах, о которых сегодня еще нельзя говорить, при точно таком же отступлении, кто-то прихватил по ходу дела гусеницы с Милашки. Потом два дня перед Директором потели.
Последними уходили генералы. Отдавали мне честь, жали руку и спрашивали, не надо ли что передать семье и близким. Мало ли что… Главный Пожарник, дождавшись, когда остальные генералы исчезни за углом небоскреба, заглянул в мои глаза и с неподдельной тревогой поинтересовался:
– Что будет то, товарищ маршал-майор?
– Все будет хорошо, – пообещал я, наблюдая, как Герасим, изменив собственному правилу не работать руками, выкатывает из Милашки завернутый в черную фольгу аппарат. Который, как мне показалось, не значился в штатном расписании, – Пора и нам с вами, генерал, уматывать. Тоесть отходить.
Боб уже торопливо разворачивал спецмашину в сторону проспекта и выбирал наиболее короткий маршрут через детские песочницы и качели. Надо бы с ним потом проработать этот вопрос. Негоже ломать последние ребячьи радости. Можно ведь и по газонам прокатиться.
Герасим, поглаживая щетину, дожидался, пока я спроважу любопытного пожарника. Разворачивать странную установку при посторонних он не спешил.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – я переминался с ноги на ногу, понимая, что, оставляя в эту трудную минуту Герасима одного, я взваливаю на свои плечи непосильную тяжесть. Если что-то случиться, если что-то пойдет не так, то первую стружку снимут с меня.
– Мм, – Герасим улыбнулся. Он всегда улыбается. Таким я его и запомню.
– Пора и нам.
Перед тем, как забраться в Милашку, я, следуя давней традиции подразделения 000, сфотографировал Герасима на память. В полный рост. Сидя на пластике дороги. Лежа в клумбах. С приставленной ко лбу ладонью. На шпагате. С козьими рожками. В обнимку с Бобом. У борта Милашки. С развевающимися на ветру волосами. В задумчивости. В горе. В радости. Печали.
Боб в это время снял короткометражный документальный фильм о жизни и деятельности третьего члена нашей команды, и нарисовал Геру в полный рост в окружении рождественских индюшек. Зря это он индюшек влепил. Герасим и так хорошо смотрелся в парадном кителе с одинокой медалью на груди.
Милашка втянув в себя эскалатор, жалобно проскрежетала движком и медленно, где-то даже траурно, потарахтела прочь от одиноко стоящего на прежарком летнем ветру Герасима.
А он стоял, простой русский спасатель, один, без команды, и махал нам вслед рукой.
– Он мне еще десять брюликов должен, – Боб грустно наблюдал за Герасимом в шестой монитор, – Как думаешь, командир, если живой останется, отдаст?
– Если останется, отдаст.