Но так или иначе, пока мы довольно успешно избегали поставленных ловушек. Мустафа старательно бороздил за мной следом. В его обязанности входил контроль за нежелательными элементами. А именно за внутренней стражей. Хоть я и сомневался, но два раза нам пришлось быстренько уползать в темные щели, чтобы переждать обход. Безбожно топающий сторожевой отряд в несколько человек пролетал мимо, и мы вновь принимались собирать пыль.
Видимо это длилось довольно долго потому, что когда сознание доложило о том, что впереди чистое пространство и услужливо вывело меня из транса, первое что я увидел, взмыленное личико ангела. Его упреками о том, что мы, как придурки, ползали на пупах по совершенно пустым коридорам, я пренебрег. О чем можно говорить с дилетантом, который не может отличить колдовства первой степени от элементарного заговора от насморка?
– Крепись, мой друг, – только и смог сказать я, – Не думаю, что впереди нас ожидает устланный розами путь. Любава постаралась на славу. Если б она хоть немного соображала в электронике, то наверняка бы все здесь напичкала видеокамерами и подслушивающими устройствами. А так, сплошное удовольствие.
Мустафа вяло по сопротивлялся, но замолк, под натиском моих объяснений.
Итак, в настоящий момент мы находились на подступах к командному центру, представляющего собой башню. Башню Горьких Слез, как я назвал ее. Ибо это замечательное архитектурное строение, выполненное в стиле «русская печь поставленная на дыбы», оказалось сплошь окруженным сплошной стеной, я бы даже сказал, водопадом, из состава, химическим строением напоминающим сенильную кислоту. (Честно говоря, я и понятия не имею, каков химический состав любой кислоты, просто знание, рожденное в мозгах сообщило то, что узнало и сопоставило с теми элементарными крохами об неорганической химии, что еще не успели выветриться из меня.)
Соваться под этот дождь решился бы только сумасшедший. Именно это авторитетно заявил мне хранитель, когда я рассказал поподробнее о тонкой, не толще пальца, стене, начинающейся где-то далеко вверху.
Не знаю, как бы мы поступили, но неожиданно, сразу с двух сторон послышались шаги приближающегося караула. Нужно было действовать решительно и, по возможности, быстро. И на все про все, у нас имелось только секунд двадцать времени. Пока ангел, еле шевеля губами, старательно ругался, относительно своей загубленной молодости и нежеланием всю оставшуюся жизнь ходить облезлым скелетом, я принялся за работу.
Начальное время – двадцать секунд. Время пошло.
Девятнадцать ноль три. Абсолютно никаких сведений о начальных условиях создания данной ловушки в сознании не имеется. Проверены все ячейки, пропущена через сито вся информация и все известные способы устранения ядовитых веществ и соединений, включая и устойчивый, неповторимый вкус «риг лис спермента». Ничего.
Шестнадцать пятьдесят восемь. Вытащены на свет, вернее на поверхность, все имеющиеся в наличии души старых алхимиков. Следом за ними следовали не менее старые души просто химиков, а заключали процессию повара и отравители. Снова ничего. Славно! Никто, ничего не знает. Бездельники.
Одиннадцать двадцать три. На долгие две секунды меня отрывает от дела Мустафа с известием о том, что шаги охраны слышны все ближе и мне, голубчику и умнице, следует поторопиться.
Девять двадцать три. Передача звуковой информации. Объем – тройное сочетание буквенных звуков. Мустафа отвечает, что так далеко он еще не ходил, но замолкает и более не тратит моего драгоценного времени.
Пять секунд до конца сеанса. Сознание тяжело вздыхает и, вежливо извиняясь, пытается сбежать в укромные уголки до нельзя разбухшего мозга. Я, наплевав на все приличия, пинками выпроваживаю его на место, заявляя, что использовать его стану только при большой нужде. Сознание обижается и полностью отказывается работать.
Четыре секунды до конца сеанса. Оцепенение проходит, и теперь я пытаюсь удержать Мустафу, который рвется залезть в кадушку с пальмой и прикинуться молодым побегом.
Две с половиной секунды. В голове от безысходности расплывается пустота. Через несколько мгновений наше присутствие в башне будет обнаружено и нами займутся вплотную. А я, как известно, женщин принципиально не умею бить. А одной лупкой предстоящая драка не обойдется. И повсюду будет только кровь, кровь, кровь. Жуть какая.
Секунда без четверти. Носки кованных сапог передового эскорта показываются из-за угла, Мустафа начинает медленно сдирать с себя уже ненужные, только мешающие в драке, слои одежды. Его лицо говорит о том, что хоть он и прекрасно чувствует себя в роли женщины, но мужские начала в нем проявляются больше.
Четверть, даже меньше, секунды до появления носов, глаз и всего прочего. Четверть секунды до момента, когда нас обнаружат.
Озарение! Вот, что должно являться каждому человеку. Неважно, режет ли он мелкими дольками докторскую колбаску или нажимает на спусковой крючок автомата. Только озарение спасет вас от вечного сожаления, что вы чего-то, когда-то не сделали.
Одним стремительным рывком я притянул ангела к себе и огромным усилием воли и мускулов бросил два тела, как две звезды, в водопад кислоты.
Может быть у Любавы был неаккуратный слесарь-сантехник, может случались перебои с поставками на насосную станцию вредной для здоровья жидкости, но именно в тот момент, когда наши головы находились в точке векторной зависимости потока, кислота на короткое мгновение иссякла, пропустила наши сжавшиеся тела и только после этого забила с новой, удвоенной силой.
Шаги караула спокойно отстукали свое. Слова о том, что все спокойно в королевской башне затихли, и только тогда я сумел разжать руки, которые старательно душили ангела.
– За что? – прохрипел хранитель, старательно хватая воздух.
– В целях безопасности, – стал бы он прыгать за мной или нет, это еще вопрос. Так надежнее. Зато даже и не пискнул.
Отдышаться следовало обоим. Я разволновался не меньше Мустафы и теперь мое дряблое женское тело била крупная, с яблоко величиной амплитуда. На восстановление ушло не меньше десяти минут. Брызги кислоты все же слегка задели нас, требовалось время, чтобы соскрести с головы всю растительность и зализать обоженные раны. Теперь мы представляли собой помесь феминисток и тибетских монахов. На черепах ни одной волосинки, словно ободранные качаны капусты. Только глаза сверкают, да уши шевелятся.
Мне то хоть бы хны, а Мустафа больно переживал. Его можно понять.
Но все заканчивается. Стихли ругательства и стоны, накатывающиеся слезы и взаимные обвинения. Пришло время трезво оценить обстановку и наметить дальнейшие пути.
Если я верно разбираюсь в градостроительстве, то единственная широкая лестница, ракушкой уходящая вверх, самая что ни наесть прямая дорожка к повелительнице.
Я заставлял себя думать о том человеке, которого вынужден был уничтожить, не как о любимой девушке, а как о беспринципной фурии, которая являла собой Смерть, Тьму, Хаос. Я не позволял образу, столь дорогому моему сердцу, показываться на поверхности. Давно отдан приказ спрятать все воспоминания о любви в самый нежный, самый ласковый, но столь же неприступный и крепкий уголок сознания. Пусть будет так, как будет. Всегда побеждает справедливость. Даже если гибнут красивые люди. Черт, даже всплакнуть захотелось.