— А я знаю много историй, — сказал он, чтобы хоть как-то поддержать разговор. — Например, «Песнь о Роланде» и «Паломничество Уильяма Оранского»…
— Что значит «знаю»? — перебила Алина.
— Ну, могу их рассказать.
— Как жонглер? [14]
— А кто такой жонглер?
— Ну, человек, который ходит по разным городам и рассказывает истории. Еще таких людей называют менестрелями.
— Впервые слышу о таких людях, — искренне удивился Джек.
— Во Франции их полным-полно. Когда я была маленькой, отец брал меня с собой за моря. Мне очень нравились менестрели.
— А что они делают? Просто стоят посреди улицы и говорят?
— Всяко бывает. Они приходят во дворцы знатных лордов в дни праздников, выступают на рынках и ярмарках, развлекают паломников возле церквей… Некоторые бароны иногда даже заводят своих собственных менестрелей.
Джеку в голову пришла мысль, что он не просто разговаривает с ней, а ведет беседу на такую тему, на которую не смог бы говорить ни с одной другой девушкой Кингсбриджа. Он да Алина были единственными в городе людьми — если, конечно, не считать его матери, — которые знали о французских романтических поэмах. У них был общий интерес! Эта мысль так его взволновала, что он забыл, о чем шла речь, и почувствовал себя смущенным и глупым.
К счастью, Алина продолжала:
— Обычно во время выступлений менестрель подыгрывает себе на струнах. Когда он рассказывает о битвах, он играет быстро и громко, когда говорит о влюбленных, мелодия становится медленной и нежной, а когда о чем-нибудь забавном — порывистой и веселой.
Эта идея понравилась Джеку: музыкальное сопровождение, должно быть, делает восприятие поэмы значительно глубже.
— Я бы тоже хотел научиться играть на струнах, — вздохнул он.
— А ты правда умеешь рассказывать поэмы? — недоверчиво спросила Алина.
Джек с трудом верил, что она действительно проявляет к нему интерес и даже задает вопросы о нем самом! А оживленное ее лицо казалось еще прелестнее.
— Меня научила моя мать, — сказал он. — Когда-то мы жили с ней в лесу, в полном одиночестве. И она все время рассказывала мне эти истории.
— Но как же ты смог их запомнить? Ведь некоторые из них такие длинные, что нескольких дней не хватит рассказать их.
— Не знаю. Это как дорога в лесу. Ведь ты же не запоминаешь каждый кустик, а просто идешь от какого-то одного места до другого. — Он вновь заглянул в ее книгу и чему-то страшно удивился. Сев рядом с Алиной на траву, Джек посмотрел на текст более внимательно. — Это совсем другие стихи, — задумчиво проговорил он.
— То есть? — Она явно не понимала, что он имел в виду.
— Эти рифмы лучше. В «Песне о Роланде» слово «меч» рифмуется со словами «конь», или «потеря», или «держава». В твоей же книге «меч» рифмуется со словами «сечь», или «с плеч», или «лечь». Здесь совершенно другой способ стихосложения. Эти рифмы лучше, гораздо лучше. Они просто великолепны!
— А не мог бы ты… — Алина замялась. — Не мог бы рассказать мне кусочек из «Песни о Роланде»?
Джек немного отодвинулся, чтобы лучше видеть ее. От пристального взгляда Алины и жгучего интереса, горевшего в ее волшебных глазах, у него перехватило дыхание. Страшно волнуясь, он сглотнул слюну и начал:
Король французский Карл Великий
В Испании долгих семь лет воевал.
Долины и горы ему покорились,
В прах рассыпались пред ним бастионы,
Градов цветущих рушились стены,
И лишь Сарагоса в горах Иберийских
Гордой главы своей не склонила.
Правитель ее — славный царь мавританский,
Что Аполлону, эллинскому богу,
Жертвы приносит, а служит Аллаху.
А имя его — Марцелл Сарацин.
Джек сделал паузу, и Алина восторженно закричала:
— Ты знаешь! Ты действительно умеешь их рассказывать! Ну прямо как менестрель!
— Так ты теперь видишь, что я имел в виду, говоря про рифмы в твоей книге?
— Да, но эта поэма мне все равно нравится. — Ее глаза сверкали от восхищения. — А расскажи еще…
Джек почувствовал такой прилив счастья, что у него даже затряслись колени.
— Ну… если тебе хочется, — чуть слышно пробормотал он и, посмотрев ей в глаза, начал следующий стих.
В день летнего солнцестояния жители Кингсбриджа отмечали веселый праздник Середины Лета, который начинался с игры, называвшейся «ответь-мне-хлеб». Как и многие другие игры, она была связана со старинными поверьями, что заставляло Филипа чувствовать себя немного неловко. Однако, если бы он попытался отменить все уходящие в язычество обряды, ему пришлось бы запретить половину народных традиций, а это было вряд ли возможно, так что к таким вещам он относился со сдержанной терпимостью.
На лужайке в западной части монастыря монахи установили столы, и помощники повара уже тащили к ним дымящиеся котелки. Поскольку хозяином Кингсбриджа являлся приор, то по большим праздникам он устраивал угощение для всех жителей города. Организовывая подобные застолья, Филип старался быть щедрым в еде и скупым в питье, поэтому гостям подали лишь слабое пиво и ни капли вина. Тем не менее в Кинге-бридже жили пять-шесть неисправимых пьяниц, которые каждый праздник умудрялись напиться до бесчувствия.
За столом Филипа сидели наиболее уважаемые горожане: Том Строитель с семьей, старшие мастера-ремесленники (среди них был и сын Тома Альфред), а также все купцы, включая Алину. Отсутствовал только еврей Малачи, который должен был присоединиться к гостям позже, после молитвы.
Филип призвал всех к тишине и прочитал молитву, а затем протянул Тому «ответь-мне-хлеб». С течением лет Филип ценил Тома все больше и больше. Не много было людей, которые всегда говорили то, что думали, и делали то, что говорили. Том обладал удивительной способностью противостоять всем бедам и несчастьям, умел трезво взвешивать обстоятельства, определять размеры понесенного урона и планировать ответные шаги. Филип с любопытством посмотрел на него. Сейчас в нем уже нельзя было узнать того человека, что пять лет назад пришел в монастырь, умоляя дать ему какую-нибудь работу. Тогда он был таким изможденным и худым, что, казалось, кости вот-вот проткнут его обветренную кожу. За прошедшие с тех пор годы он раздобрел, особенно после того, как вернулась его женщина, и от того полного отчаяния взгляда не осталось и следа. Он был одет в дорогую зеленую тунику из линкольнского сукна, мягкие кожаные сандалии и подпоясан широким ремнем с серебряной пряжкой.
По условию игры Филип должен был задать вопрос, ответ на который был спрятан в буханке хлеба, что держал сейчас Том.