Проповеди стали более привычными в церквах. Во времена, когда Филип был совсем еще мальчиком, они были большой редкостью. Аббат Питер не любил их, считая, что проповеди портят священника, искушают его.
Испокон веку считалось, что паства должна лишь молча наблюдать за таинственными священными обрядами, слушая непонятные слова на латыни, слепо веря, что все их чаяния, устами духовного лица донесенные до Всевышнего, будут услышаны и исполнятся. Но времена изменились, а с ними пришли и новые веяния. Ученые-мыслители теперь не смотрели на паству как на безмолвных зрителей во время таинственных церемоний. Теперь Церковь должна была стать неотъемлемой частью их жизни. Именно Церковь отмечала вехи в их жизни: от крещения к свадьбе и рождению детей — до соборования и похорон в освященной земле. Она становилась их лендлордом, работодателем или покупателем. Люди должны были становиться христианами и в повседневной жизни, а не только по воскресеньям. Теперь — по-новому взирая на роль Церкви — им нужны были не просто ритуалы: необходимы были разъяснения, наставления, ободрение, им нужна была проповедь.
— Итак, я верю, что Господь говорил с Сатаной о Кингсбридже, — сказал Филип. — Я думаю, Господь сказал так: «Посмотри на Моих людей в Кингсбридже. Разве они не добропорядочные христиане? Ты же видишь, как тяжело они трудятся всю неделю в полях и в мастерских, а потом, в воскресенье, строят для Меня новый собор. Попробуй скажи, что они недостойные люди, если сможешь!» И сказал Сатана: «Они хорошие, потому что живут хорошо. Ты посылаешь им богатые урожаи и теплую погоду, покупателей в их магазины и защиту от дьявольских графов. Но забери у них все это, и они сразу перейдут на мою сторону». И тогда Господь спросил: «Что ты задумал?» И ответил Сатана: «Сжечь город». «Ну что ж, сожги, и посмотришь, что будет», — сказал Господь. И Сатана послал Уильяма Хамлея, чтобы он сжег нашу ярмарку.
Филип нашел для себя великое утешение в рассказе об Иове. Он так же, как и великий мученик, неустанно, изо всех сил, трудился всю жизнь на благо Господа, и благодарностью за это, как и Иову, были сплошные неудачи, провал всех замыслов и постоянные унижения. Но проповедь должна была поднять дух жителей Кингсбриджа, а Филип видел, что это пока не удается. Его рассказ, однако, был еще не окончен:
— И тогда Господь сказал Сатане: «Ну, теперь ты видишь?! Ты сжег город дотла, а они продолжают строить мне собор. Попробуй сказать, что эти люди недостойные!» Но Сатана сказал: «Я был слишком снисходителен к ним. Большинство из них не пострадали. И очень скоро восстановили свои деревянные дома. Позволь мне послать им настоящее бедствие, и посмотришь, что случится». Господь вздохнул и сказал: «Что же ты на сей раз задумал?» И Сатана ответил: «Я хочу сделать так, чтобы на их головы рухнула крыша новой церкви». И он, как мы знаем, сотворил задуманное.
Оглядывая свою паству, Филип отмечал про себя, как мало было среди них тех, кто во время страшной трагедии не потерял родных. Вдова Мэг, которая потеряла очень хорошего мужа и троих рослых здоровых сыновей, с тех пор не произнесла ни слова и стала совсем седой. Многие были покалечены, среди них Питер Рони: ему перебило правую ногу, и он теперь хромал; раньше он работал погонщиком лошадей, а теперь помогал своему брату, делал седла. Вряд ли можно было найти в городе семью, которая не пострадала бы. В первом ряду Филип увидел человека, сидевшего на голом полу. У него отнялись ноги. Приор нахмурился: кто был этот человек? Пострадал он точно не во время обвала крыши — Филип никогда раньше его не видел. Потом он вспомнил: ему рассказывали о калеке, который попрошайничает в городе и спит в развалинах собора. Филип приказал дать ему место в монастырском приюте.
Мысли его опять перепутались. Он снова вернулся к проповеди.
— И что же сделал Иов? Жена сказала ему: «Прокляни Господа и умри». И что же, он послушался? Нет. Потерял он веру? Нет. Иов не оправдал надежд Сатаны. И я уверяю вас, — Филип торжественно поднял руку, чтобы показать важность момента, — уверяю вас, что и жители Кингсбриджа точно так же разочаруют Сатану! Ибо мы продолжаем поклоняться истинному Богу, как делал Иов, несмотря на все испытания, ниспосланные ему.
Филип снова прервался, чтобы люди могли переварить услышанное, но он уже понял, что ему не удалось затронуть их сердца. Лица стоящих перед ним выражали скорее интерес, чем воодушевление. На самом деле, воспламенять людские сердца было не его уделом. Он сам был слишком приземленным человеком. Сила его личности была не так велика, чтобы увлечь паству. Да, люди проявляли свою преданность ему, но не сразу; это происходило постепенно, со временем, по мере того как они понимали, чем он жил и чего добился в жизни. Да, его работа вдохновляла окружающих — по крайней мере когда-то, — но не его слова.
Филип тем временем подошел к самому интересному месту своей проповеди:
— Что же случилось с Иовом, когда Сатана сотворил свое черное дело? Господь дал ему еще больше, чем в первый раз, — вдвое больше! На его пастбищах теперь паслось не семь, а четырнадцать тысяч голов мелкого скота. Вместо трех тысяч верблюдов у него появилось шесть. И родилось у него еще семь сыновей и три дочери.
Паства оставалась равнодушной. Филип продолжал:
— И Кингсбридж однажды возродится. Вдовы вновь выйдут замуж, а вдовцы найдут себе жен; те, кто лишился детей, снова смогут зачать их; и наши улицы будут полны народу, и лавки — полны хлеба и вина, кожи и меди, сапоги пряжек к ним. И придет день, и мы восстановим наш собор.
Беда была в том, что сам он в это до конца не верил, поэтому в голосе его не было должной убежденности. Неудивительно, что и паства никак не откликнулась на его слова.
Филип заглянул в тяжелую книгу, лежавшую перед ним, и перевел с латыни на английский:
— И прожил Иов еще сто сорок лет, и увидел своих сыновей, и своих внуков, и правнуков. А потом, совсем состарившись и пресытившись жизнью, умер. — Сказав это, приор закрыл книгу.
Из дальнего конца церкви послышался какой-то шум. Филип с возмущением посмотрел в ту сторону. Он прекрасно понимал, что его проповедь не тронула людей, как он надеялся, но рассчитывал, по крайней мере, на несколько мгновений тишины в конце ее. Дверь была открыта, и стоявшие в задних рядах выглядывали на улицу. Филип заметил, что снаружи собралась огромная толпа; казалось, туда стекалось все оставшееся население Кингсбриджа, кому не хватило места в церкви. «Что там происходит?» — подумал Филип.
В голове сразу мелькнуло, что это могла быть драка или пожар; может, кто-то умирал или люди заметили приближающуюся конницу; но то, что происходило там на самом деле, он даже вообразить себе не мог. Сначала в церковь вошли два священника. Они несли статую женщины, обернутую в вышитую престольную пелену. Их торжественный вид говорил о том, что это была статуя какой-то святой, возможно Святой Девы. За священниками шли еще двое, и их появление вызывало гораздо большее удивление: это были Джек и Алина.
Филип смотрел на юношу со смешанным чувством искренней любви и раздражения. Ох уж этот парень, думал он: когда он впервые появился здесь, сгорел старый собор, и с тех пор все несчастья были связаны именно с ним. И все же Филипу было, скорее, приятно увидеть Джека. Несмотря на все невзгоды, которые принес этот мальчишка, жизнь без него была скучной и неинтересной. Впрочем, мальчишка ли? Приор снова взглянул на него: конечно, уже не мальчишка. Джека не было два года, а выглядел он так, словно скитался десять лет: глаза были усталыми и светились умом и мудростью. Где же его носило? И как Алине удалось найти его?