— Да? Какая же? — удивился епископ.
Уильям не сводил глаз с обоих. Альфред был намного крупнее, сильнее и моложе Уолерана; он без труда мог свалить епископа с ног одной левой, но вел он себя сейчас как слабая сторона в споре. В другие времена Уильям был бы взбешен, видя, как бледный тщедушный священник помыкает сильным человеком, но теперь он относился к таким вещам совершенно безразлично: так уж был устроен этот мир.
— Я смог бы привести с собой всех строителей из Кингсбриджа, — смиренно сказал Альфред.
Остальные трое затаили дыхание.
— Повтори, что ты сказал?
— Если вы назначите меня мастером, я приведу из Кингсбриджа всех строителей.
— Откуда нам знать, что ты говоришь серьезно?
— Я не прошу вас верить мне, — сказал Альфред. — Дайте мне работу на этих условиях. Если я не сдержу своего слова, вы уволите меня, не заплатив.
По разным причинам вся троица ненавидела приора Филипа, и поэтому они тут же уцепились за возможность отомстить ему.
— Некоторые рабочие из Кингсбриджа строили собор в Сен-Дени, — для пущей убедительности добавил Альфред.
— Но как тебе удастся переманить их в Ширинг? — спросил Уолеран.
— Ну это уж мое дело. Скажем, они больше послушают меня, чем Джека.
Уильяму показалось, что тут Альфред решил немного прихвастнуть. Та же мысль, похоже, пришла в голову и епископу, потому что он как-то странно откинул назад голову и свысока посмотрел на Альфреда. Но то, что он сказал, судя по всему, было правдой. Какие бы замыслы им ни двигали, он наверняка был уверен: люди за ним пойдут.
— Если ты уведешь всех строителей из Кингсбриджа, вся работа там встанет, — сказал Уильям.
— Конечно, — согласился Альфред.
Граф посмотрел на Уолерана и Питера:
— Думаю, нам следует обдумать это. Давайте вместе отобедаем.
Епископ одобрительно кивнул и, обращаясь к Альфреду, сказал:
— Иди за нами, в мой дом. Он — на той стороне рыночной площади.
— Знаю. Я ведь строил его.
* * *
Два дня приор Филип и слышать ничего не хотел об условиях, которые поставили строители. Он весь кипел от негодования, а при встречах с Джеком молча разворачивался и шел в другую сторону.
На второй день с монастырских мельниц за пределами города прибыло несколько повозок с мукой. Их сопровождали несколько вооруженных людей: мука в этом году была на вес золота. Джек со стороны наблюдал, как брат Джонатан, который был теперь помощником келаря Белобрысого Катберта, пересчитывает мешки. Что-то в лице Джонатана было до боли знакомо Джеку, словно тот был похож на человека, которого Джек хорошо знал. Юноша был высоким и нескладным, со светлыми волосами — ничего общего с Филипом, который был небольшого роста, хрупкий и черноволосый; но во всем остальном очень походил на своего опекуна: такой же сильный духом, порядочный, решительный и уверенный в себе. Люди относились к нему с любовью, хотя про себя частенько не одобряли его глубокой приверженности высокой морали: по этой же причине они были недовольны и Филипом.
И раз уж приор упорно избегал встреч с Джеком, тот решил поговорить с Джонатаном.
Глядя, как юноша расплачивается с охранниками и возчиками, Джек отметил, что дело свое он знает: когда те попросили добавить, что случалось всякий раз, он спокойно, но твердо отказал им. Все-таки без монастырского образования руководить людьми очень непросто, решил он.
Джек сразу почувствовал, что здесь он во многом уступал Джонатану. Из-за его неумелого руководства пустяковое затруднение переросло в безвыходную ситуацию. Всякий раз, вспоминая разговор на масонской ложе, он на чем свет ругал себя за то, что совсем не умел убеждать людей. И все же он твердо решил найти выход.
Возчики, недовольно бурча себе под нос, уехали, а Джек подошел к Джонатану.
— Филип очень сердит на строителей, — сказал он.
Юноша, похоже, собирался ответить чем-то неприятным для Джека — видно было, что он и сам не испытывает особой радости от происходящего, — но в конце концов смягчился и сказал:
— Это только кажется, что приор зол, на самом деле он просто очень переживает.
— Филип все принимает слишком близко к сердцу.
— Да. Он чувствует, что рабочие предали его в трудный час.
— Пожалуй, так оно и есть, — сказал Джек. — Но и сам он допустил ошибку, попытавшись изменить своим указом традиции каменщиков.
— А что ему еще оставалось? — возразил Джонатан.
— Ну, для начала мог бы посоветоваться с ними. Каменщики — народ мудрый, наверняка что-нибудь подсказали бы. Хотя мне трудно винить Филипа: я ведь и сам допустил ту же ошибку.
Во взгляде Джонатана мелькнуло любопытство.
— Какую же?
— Я объявил строителям об увольнениях так же неосторожно, прямо в лоб, как приор сказал о них мне.
Джонатан оказался в трудном положении: с одной стороны, ему, как и Филипу, хотелось обрушить проклятия на людей за их предательство; с другой — он, хоть и с неохотой, пытался понять и строителей. Джек решил больше ничего не говорить. Зерна были брошены в землю.
Он оставил Джонатана и вернулся к своим чертежам. Вся беда в том, размышлял он, что миром в Кингсбридже правит Филип: и преступников судит он, и главный судья во всех спорах — тоже он. А в нынешнем состоянии приор не мог быть беспристрастным. Кто-то должен был взять на себя часть его ноши. Джек видел в этой роли только одного человека — себя самого. Как мастер-строитель он мог встать между двумя спорящими, выслушать обе стороны и примирить их. И двигало им единственное желание — продолжать строительство.
Оставшиеся полдня он обдумывал, как лучше выйти из этого тупика, задавая себе один и тот же вопрос: «Как поступит Филип?»
На следующий день он почувствовал себя готовым встретиться с приором лицом к лицу.
С утра было холодно, моросил дождь. Джек, стараясь не привлекать к себе внимания, слонялся по обезлюдевшей стройке, накинув на голову капюшон плаща, чтобы не промокнуть, делая вид, что изучает трещины в верхнем ярусе окон (ему пока так и не удалось найти способ избежать их появления в будущем), и поджидая, пока Филип пойдет к себе. Когда приор наконец переступил порог своего дома, Джек поспешил за ним.
Дверь у Филипа всегда оставалась открытой. Джек постучал и вошел. Приор стоял на коленях перед крошечным алтарем в углу комнаты. Можно подумать, проводить в молитвах целый день и полночи в церкви тебе мало, ворчал про себя Джек, так надо этим еще и дома заниматься. Огонь в очаге не горел: Филип берег дрова. Джек молча ждал, пока тот поднимется и повернется к нему, и наконец решительным тоном сказал:
— Пора с этим кончать.
На обычно дружелюбном лице приора появились суровые морщины.