— Нет, — ответил он, в голосе чувствовался смех. — Я им нашел и другое применение.
Мрак оглянулся на Медею. Та услышала или догадалась, опустила взор, на нежных щеках вспыхнул румянец. Она пополнела еще, и чтобы ее обхватить, от смельчака в самом деле требовались очень длинные руки.
Прошло еще три дня. Однажды заскрипели ворота, во двор въехал всадник на рослом тонконогом коне. С середины двора закричал громко:
— Великий царь Додон изволит звать боярыню Медею, воеводу Гонту и воителя Мрака на великий пир!
Мрак встрепенулся, а Гонта, что не отходил от него, поморщился:
— Дурак дураком, а на сей раз придумано хитрее. Мол, когда передали приглашение по-людски, то нам отказаться проще. А так, когда сразу всей челяди стало известно, то отказом вроде бы обидим доброго царя. Да только зазря усе! Все одно не поедем. Срубленные головы взад не прилепишь.
Медея сказала язвительно:
— Зачем тебе голова? Не на чем уши носить? А больше ни к чему.
— Ты готова ехать? — отпарировал Гонта еще язвительнее.
— Нет, но только чтобы не радовать Додона и Кажана, — отрезала Медея. — А гонца отправим обратно со словами, что...
—... здесь дурных нет, все переженились, — вставил Гонта.
Медея метнула яростный взгляд, продолжила ледяным голосом:
— Со словами, что людям, у которых головы на плечах, нечего делать в стране безголовых.
— А безголовые потому, — подхватил Гонта, — что подражают своему царю и его боярам.
Гонец смотрел то на одного, то на другого. Молвил наконец в раздумье:
— Царю это не понравится.
— А я не монета, — ответил Гонта дерзко и посмотрел на Медею, — чтобы всем нравиться.
Гонец вздохнул:
— Добро, что у нас не казнят за плохие вести, как у вас тут, у диких людев. Правда, и шубой с царского плеча не жалуют. Все передам в точности, не сумлевайтесь. У меня работа такая.
Ховрах поинтересовался, просто выпороть такого наглеца-гонца, или еще и крапивы насовать в портки, и так посадить на коня.
Мрак поднял на него покрасневшие глаза:
— Я поеду.
Гонта изумился:
— Ты хоть представляешь, что тебя ждет?
— От судьбы не уйдешь, — ответил Мрак сумрачно. — Что на роду написано, того и на коне не объедешь. Это у кошки девять жизней, а у волка только одна. Да и та коротка.
— Тем более! Что говорится насчет зеницы ока?
— От всего не убережешься.
— Но пусть мои враги умрут сегодня, — ухмыльнулся Гонта, — а я завтра!
— Пусть, — согласился Мрак. — Вели готовить коней на завтра.
— Твой конь на пастбище... Туда два дня ходу. Или тебе дать другого?
— Нет, — ответил Мрак досадливо. Конечно же, Гонта будет затягивать отъезд, в ожидании, что разум возьмет верх. Но когда это разум брал верх? Тогда богом стал бы Олег, а не Таргитай. — Пошли ребят за конем сейчас же.
— Сделаю, — согласился Гонта. Он посмотрел в окно. — Уже темнеет, а завтра сразу с утра! Одна нога здесь, другая — там. А третья снова здесь.
Задул северный ветер. Все года именно он в это время года нагонял тяжелые снеговые тучи с севера, а те обрушивали наземь столько снега, то наутро не всякий мог отворить дверь.
Походная колдунья Медеи, старая иссохшая ведьма, с сочувствием сказала Мраку:
— Лучше бы ты оставался в своем сладком сне, сердешный.
— А что, бабушка?
— Еще четыре дня тебе посветит солнце, — сказала ведьма.
Мрак посмотрел вверх. Тучи затянули небо с запада на восток, не оставив щелочки. И по тому как медленно ползли, чугунно тяжеловесные, было ясно, что небо очистится не скоро.
— Гм... Тогда я проживу дольше, чем думал.
Ведьма сказала сварливо:
— Это так говорится. Солнце все равно светит, дурень. Даже тебе и даже сквозь тучи. Ничего-то ты не знаешь! В Книге Судеб, где записаны даже жизни богов, гор, рек и всей земли нашей, есть и твое имя, как имя всяк живущей твари... Никто изменить или подправить свою судьбу не властен, но посвященные в тайны, это я о себе, могут проникнуть внутренним взором сквозь толщу земли и узреть эти дивные огненные строки!
Мрак сказал угрюмо:
— Бабка, я все знаю. Всяк, кому через неделю лечь под дерновое одеяльце, проживет те дни по-своему. Один — в плаче к богам, другой — в загуле, третий поспешит набить морду обидчикам, четвертый... А я — пятый.
— Хочешь умереть с оружием в руках? — спросила ведьма понимающе.
— Дело не в том.
— Почему? Для мужчин это очень важно.
Мрак покачал головой:
— Для меня важнее... даже не знаю, что важнее. Чувствую аки пес, но сказать не могу. Только пасть зря разеваю. Я ж из Леса, грамоте не обучен. Прости, бабка, но ежели четыре дня осталось, то устройство ли мира мне обсуждать?
Ведьма непонимающе смотрела в удаляющуюся спину человека, которому жить так мало. Мужчин понять трудно. Слишком разные. Когда миром правили женщины, было все проще. И мир стоял в спокойствии, никуда не рыпался.
Жаркое нетерпение съедало его, он велел оседлать любого коня и подвести к крыльцу. Надо успеть доскакать до Куявии, увидеть Светлану и умереть у ее ног!
Земля покрылась плотными сумерками. Небо стало темным, фиолетовым до черноты, но впереди между небом и землей текла широкая река из огня и горящего металла. О темный берег неба плескали багрово красные волны, уже остывающие, затем переходили в пурпур, а посредине полыхала оранжевая река, горящая, из злого легкого огня, раскаленная, дальше снова был пурпур, за ним темнобагровое небо, что тяжело наваливалось на мрачную землю.
Гонта стоял на крыльце, багровые отблески плясали и на его лице.
— Кровь, — сказал он благоговейным шепотом. — Кровь богов залила полнеба!
— Приметы пророчат кровавую бойню и на земле, — сказал Ховрах.
Страшно и трепетно было видеть это буйство огня. На мир ложились черные сумерки, темнело небо. На земле уже стало черно, но огненный закат зиял как огромная кровавая рана.
— В той стороне — Куявия, — сказал Гонта многозначительно.
Он сошел по ступенькам, припал ухом к земле. Сверху он напоминал распластанную в пыли лягушку. Мрак наконец бросил с нетерпением: