— Ты не можешь, — согласилась ведунья, — но другие...
— Что? Уже приходили?
— Никто на свете, кроме меня, не знает о таком пророчестве. Кроме меня, матери и самого Маржеля. Но любовь матери безмерна. Она все равно страшилась, что когда-то секрет ее сына раскроется. И тогда кто-то из врагов явится за головней. Однажды ночью она переоделась простолюдинкой, прокралась к выходу из города. С тех пор ее никто не видел. Нищенкой ли скитается, отшельницей ли живет в лесу — кто знает? Горный Волк счастлив своими кровавыми победами, а мать счастлива, что попрежнему может заботиться о своем ребенке, оберегать его. Для матери это самое важное, чтобы ее дите уцелело. А каким бы не был для других чудовищем, но для матери всегда останется тем крохотным розовым младенцем, который пачкал белье, и тем карапузом, что со счастливым смехом бегал за бабочками...
А Ховрах закончил похлебку, выскреб котелок, с сожалением заглянул вовнутрь:
— Хорошо готовишь. Только твоя сестра может с тобой в этом потягаться. Да и то, не знаю, не знаю...
— Брунька? — спросила женщина с бледной усмешкой. — Ты и у нее побывал? Ну, Ховрах...
— Чудесная женщина, — сказал Ховрах быстро. — Тоже почему-то в одиночестве. Я не один предлагал ей пойти замуж. Отказывается! Сидит как сыч вдали от людей. Почему? Такая красивая!
— Колдуны редко встречаются. — сказала она, — Почти не дружат. Друг на друге не женятся... А жаль. Могли бы родиться удивительные дети.
— Почему не женятся?
— Спор из-за пересоленного супа может вызвать грозу, поджечь лес, уничтожить посевы... У колдунов обычно горячий нрав, иначе не стать колдунами. Так что им лучше жить в одиночестве.
Ховрах задумчиво поскреб голову:
— Да, на такой лучше не жениться.
— Чародейство, — сказала женщина тихо, — это как огонь. Люди научились им пользоваться, не понимая его природы. Да и сейчас не понимаем. Так и с чарами. К чародею нужно относиться с почтением, как к человеку, у которого в руке пылающий факел. И тот и другой могут принести как вред, так и пользу. Но только сумасшедший бросится наносить вред ни с того, ни с сего!
Ховрах еще раз заглянул в котелок, поднялся с великой неохотой:
— Ага, а если колдун в самом деле сумасшедший? Такое может быть?
— Может.
— А бывают?
— Да. За все время я слышало про одного. Нет, даже про двух.
— Ого!
— А сколько сумасшедших среди простых людей? Разве меньше?
Ховрах обиделся:
— Погляди на нас! Разве не видно, что таких как листьев в лесу?
Когда покинули ведунью, а дольше засиживаться у страдающей женщины было бы недостойно, Ховрах сказал довольно:
— Видишь, что значит корчма? Там все узнать можно.
У Мрака перед глазами все еще стояло измученное лицо. Он оглянулся, избушка едва виделась, но ему почудилось бледное пятно в единственном окошке.
— Как же будешь искать царя дальше?
— А в корчме, — объяснил Ховрах. — Туда сносят все слухи.
— Ладно, — сказал Мрак, — ежели я больше не нужен для жертвы, то я пошел. Прощай!
— Береги жабу, — напомнил Ховрах.
— Что вы все о жабе? Хоть кто бы сказал: береги себя.
Он круто свернул и побежал вниз, прыгая по камням. Вскоре спустился в долину и пошел по выбитой конскими копытами дороге.
Слабое осеннее солнце доставало до земли жиденькими лучами, и он выудил жабу из мешка, посадил на плечо. Жаба благодарно сопела в ухо, за шерсть безрукавки держалась цепко.
Он все еще вспоминал, понурившись, отчаянные глаза ведуньи, когда услышал конский топот. Не оглядываясь, уже по стуку копыт видел, что догоняет его конь с легкими сухими ногами, не могучий и не шибко выносливый, но очень быстрый, стремительный, весь словно выточенный из дерева, без капли жира, перевитый сухими мышцами и жилами. А всадник не велик и не грузен, иначе копыта стучали бы реже и глуше.
Он многое еще мог бы сказать как о коне, так и о всаднике, любой опытный охотник расскажет, но остальное неважно, а важно лишь то, зачем всадник догоняет и почему не замедляет стремительный галоп!
Солнце светило сбоку, он мог бы попытаться и по тени, но не успевает, это не драка с толстым мужиком, здесь все на скорости, точности... и он, собрав все мышцы, внезапно пригнулся, вы
бросил вверх руку, ощутил удар, кисть ожгло болью, откинулся назад, упершись ногами.
Рвануло сильно, но устоял, а на дороге впереди с силой ударилось оземь загорелое тело, подпрыгнуло и покатилось по твердой земле. Конь пронесся дальше, вздымая пыль. замедлил бег, оглянулся, сошел на обочину и принялся жевать траву.
Мрак, морщась, разматывал узкий ремешок. Тот обвился вокруг кисти, резное кнутовище болталось у земли. Еще чуть, и плеть рассекла бы до крови.
Жабу тоже сбросило толчком, она кувыркнулась в пыли, поднялась и непонимающе смотрела на Мрака. Он поднял, сдул пыль, снова посадил на плечо. Жаба теперь вцепилась всеми четырьмя, еще и прижалась пузом.
Всадник с трудом перевернулся на живот, приподнялся на четвереньки. На Мрака зло и растерянно смотрела молодая женщина. Она была хороша, распущенные волосы перехвачены узким обручем с камешком на лбу. Звериная шкура, заменяющая платье, из двух частей, оставила голым живот, руки, а также левую грудь — небольшую, коричневую от солнца. На поясе болтался небольшой нож в ножнах, но меч и лук, как заметил Мрак, остались притороченными к мешку позади.
Мрак с любопытством наблюдал как она передумала встать, просто села в пыли посреди дороги. На плече, локте и вдоль бедра тянулись кровавые ссадины.
— День добрый, — поприветствовал Мрак. — Как там внизу? Пыль теплая?
В светлых глазах женщины недоумение сменилось стыдом и унижением. Ее пальцы ухватились за рукоять ножа, глаза отыскали лицо сбросившего с коня. Он улыбался, темные как кора старого дуба глаза смеялись: если мало упасть с коня, то давай, выхватывай то, что у тебя там есть.
Она поморщилась, чувствуя как кровь и сукровица проступили сквозь облепившую ее пыль:
— Ты кто?
Голос был злой, низкий, с волнующей хрипотцой. Мрак широко улыбнулся:
— Мужчина.
Глаза женщины сверкнули ненавистью. Чужак оскорбил снова, и все с улыбкой, что оскорбительнее слов. Даже оскорбительнее падения с коня. И смотрит как смотрит мужчина на лежащую перед ним женщину!