Правда, костры поляниц тоже сдвигались к кострам разгоряченных мужчин. Слышался смех, перебрасывались шуточками, что становились все откровеннее.
Гонта вышел навстречу, но взгляд его, миновав Мрака, устремился на колесницу. Был он чисто выбрит, голова блестела как отполированная, а длинный чуб был заброшен за ухо. Серьга вызывающе блестела красным рубином.
Мрак смотрел удивленно, таким вожака разбойников еще не видывал. Чист, пахнет травами, выстиранная рубашка с вышитыми петухами, рукава засучены, волей-неволей не оторвать взгляд от могучих рук: длинных, сплетенных из таких тугих мышц и жил, что кажутся выкованными из металла.
— Приветствую тебя, царица, — сказал Гонта. Глаза блестели, а губы сложились в неуверенную улыбку. — Я много наслышан о тебе.
Он протянул руку, напряг мышцы, чтобы красиво вздулись и заиграли, но Медея вылезла из колесницы, лишь скользнув по его могучей длани равнодушным взором. Грудь ее колыхалась при каждом движении. Мрак слышал как Гонта задержал дыхание.
— Все ли твои люди прибыли? — спросила она тем же ровным как степь голосом. И, не дожидаясь ответа, изогнула губы: — Я думала, у тебя их больше.
Гонта вспыхнул, его необъятная грудь раздалась в объеме, рубашка затрещала. Медея посмотрела с интересом, но это было оскорбительное любопытство человека к драчливому петушку.
— У меня их достаточно, — ответил он сдавленным голосом. — Достаточно, чтобы здесь все знали мою власть. У меня — мужчины!
Насмешливый взгляд Медеи сказал, что не все, кто носит портки — мужчины, но Гонта ответил тоже взглядом, что это она может проверить хоть сейчас.
Мрак хмыкнул, Гонта и Медея тут же повернули головы в его сторону. Оба уже выглядели рассерженными, будто спорили полдня.
— Можно мне спросить, — сказал он. — Кто едет вон с той стороны? Он не похож на поляницу. Да и для разбойника слишком хорош...
С той стороны поднималась пыль, красная в лучах закатного солнца. Сколько Гонта и Медея не всматривались, в их сторону двигалось только пыльное облако, потом донесся стук копыт. Наконец заблистали солнечные зайчики, и Гонта посерьезнел. Судя по тяжелому конскому топоту, блеску доспехов, в их сторону едет могучий витязь.
Мрак первым шагнул навстречу. Поляницы на всякий случай отступили и взялись за оружие.
Из пыльного облака вынырнул на огромном коне высокий богатырь в остроконечном шлеме. Шлем был странным, закрывал лицо, выступала только роскошная седая борода, что веером лежала на могучей груди. За ним скакали еще трое воинов.
— Как же он видит, — пробормотала за спиной Мрака одна женщина, в ее голосе было великое удивление.
Мрак сказал громко:
— Добро пожаловать, доблестный Гакон! Что привело тебя в наш стан?
Гакон высился огромный и неподвижный как башня. На звук голоса чуть повернул голову, вслушался. Голос прозвучал густой и мощный как из глубокого подвала:
— И я приветствую тебя, доблестный Мрак. Я узнал, что ведешь людей на Волка. Мне совестно за царя, что не дал тебе войска. Но я, слуга царю, пришел сам.
— Ты хочешь пойти с нами? — спросил Мрак.
— Да, — прогремел Гакон с непонятным раздражением. — Авось, хоть здесь найду успокоение.
Мрак развел руками:
— Мы рады тебе, Гакон.
Витязь с завидной легкостью спрыгнул с коня. Один из всадников спешился, взял за руку. С другой стороны подбежала, повинуясь кивку Медеи, поляница. Вдвоем повели старого богатыря в сторону наспех возводимого шатра.
— Хорошая примета, — сказал Мрак.
— Этот слепец — хорошая? — удивился Гонта.
Медея проговорила задумчиво:
— Какой мужчина... Какая борода! У мужчины должна быть борода. И усы, обязательно усы.
Гонта нахмурился, его пальцы бесцельно потрогали чисто выбритый подбородок.
Мрак вмешался:
— Медея, до капища верст двадцать?
— Двадцать две, — сказала Медея.
— Двадцать три с гаком, — поправил Гонта.
Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты руки стали короче и тоньше, а грудь сузилась до куриной. Да и яркие петухи на рубахе превратились в кур.
— Двадцать... ага, — сказал Мрак и оборвал себя. На версту больше, на версту меньше — не стоит из-за этого рвать друг другу глотки, как готовы эти двое. — Надо перейти реку как можно быстрее и застать Волка прямо в капище.
К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники. И те, и другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумал он с холодком, все уже знают о предсказании. Первый, кто вступит на землю Волка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою, но даже в самом лютом бою остается возможность уцелеть, отступить под ударами топоров и мечей, упасть оглушенным среди мертвых, а наутро встать и уйти... Но когда знаешь, что погибнешь обязательно, даже у самых неустрашимых по спине пробежит дрожь. Правда, здесь можно всего лишь помедлить, выждать, пока кордон переступит другой!.. Если, конечно, эта мысль не прийдет в голову каждому.
Окруженный поляницами, подошел довольный как кабан во главе стада Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки:
— Спасибо, друг! Служу Отечеству.
— В поте лица своего? Не надорвись.
Ховрах плотоядно обнял двух женщин за плечи, тоже пухленьких и румяных:
— Значит, по утренней зорьке и выступим?
— Сейчас надо, — сказал Мрак досадливо. — Ночью не так жарко. А утром обрушимся как снег на голову.
Ховрах даже отшатнулся. В глазах разбойников Мрак тоже видел неодобрение. Многие с вожделением поглядывали в сторону кургана, возле которого виднелись сотни коней, где разжигали новые костры, мелькали полуголые женские фигурки.
Медея посмотрела на небо:
— Тучи... Луны не будет видно.
— Я поведу, — сказал Мрак.
Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то не поведет. А перейти должен именно он. И потому, что ему все равно жить только до первого снега, да и вообще... Он из тех, кто не может не пойти первым.
— А у тебя глаза совы? — спросила Медея насмешливо.
Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему непонятно, как можно ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает в разрывы туч.
— Ох, не люблю таких драк, — внезапно послышался в сторонке голос Ховраха.