Брызги взлетели выше головы. Он ревел как бешеный бык, ругался, орал, вызывал на бой, с каждым шагом продвигался все дальше в реку. За ним следили понимающе, хотя в сердце каждого копошился гадкий червячок облегчения. Ему, Гакону, все одно вот-вот сгинуть. И так дожил до вон какой седой бороды, хоть и слепой, в то время как молодые здоровые мужики гибнут словно мухи в метель.
Гакон был уже вблизи рокового берега, как вдруг оступился в подводной ямке, с воплем рухнул, подняв столб брызг до небес, а когда поднялся, мокрый и злой, то потерял направление и зашагал вдоль реки. Течение же в эту жару почти остановилась, река напоминала заснувшее болото.
Ему закричали, заорали, подсказывая, где берег. Гакон встрепенулся, лицо озарила свирепая радость. С боевым кличем укрылся щитом и, выставив для удара меч, бросился в сторону кричавших, явно приняв за врагов.
— Разбегайся! — заорал Ховрах дико. — Зашибет, старый дурак!
Гакон несся к берегу в столбе бьющей из воды крови, так выглядели с берега расцвеченные заходящем солнцем брызги. Они взлетали выше головы, и Гакон весь блестел как в чешуе сказочной рыбы. Серебряные волосы трепал ветер, рот был разинут в злом крике.
Разбойники и поляницы прыснули врассыпную, лишь трое-четверо остались, выставив щиты. Гакон выбежал на пологий берег с легкостью мальчишки. Шипастая булава угрожающе завертелась над головой. Вокруг прыгали смельчаки, орали, они-де свои, но распаленный близкой кровью Гакон слышал только собственный рев. Булава неожиданно ударила в подставленный щит, и смельчак полетел на землю с выбитой из плеча рукой. От щита брызнули щепки.
— Слава! — орал Гакон ликующе. — Бей!.. Круши!..
Гонта сам пытался как-то ухватить Гакона за руку с булавой, но старый витязь двигался быстро и неожиданно, булава с такой скоростью распарывала воздух, что тот ревел как в трубе при вьюге. Стоял треск, люди вскрикивали, Гакон торжествующе хохотал, бил и крушил. Деревянные щиты превращались в обломки, бронзовые сминались, а их хозяева с криками боли откатывались в сторону, ибо этот зверь наступит — кишки вылезут.
В Гакона начали метать боевые гири, молоты. Он яростно ревел, орал, Гонта сам вздрогнул и присел, когда огромный молот, брошенный издалека, с силой шарахнул старика по голове. Шлем отозвался гулом, Гакон пошатнулся, руки с огромной булавой и великанским щитом начали опускаться. Колени подогнулись, он сгорбился, закачался, и к нему бросились обрадованные разбойники и поляницы. И тут Гакон тряхнул головой, взревел гулко под железной маской. Булава со страшной силой описала вокруг него длинную дугу. Послышался частый стук металла по живому, крики боли. Сбитые с ног люди отлетали как щепки.
Гонта, Медея и Ховрах попятились, их спешно закрыли двойной стеной щитов разбойники и поляницы. Тут же всех оглушил могучий рев Гакона, над стеной щитов взлетела страшная булава, пошел треск, вопли, крики боли, дикий хохот старика.
— Гакон! — орал Гонта. — Гакон, старый бес!
— Гакон!!! — завопила Медея таким пронзительным голосом, что Гонта отскочил в испуге. — Гакон, это мы!.. Свои!.. Враги на том берегу!
Гакон ломился сквозь заслон из человеческих тел как вепрь через кустарник. Поляницы падали, уползали, как и разбойники, уже появились раненые, всюду стоял крик. Гакона уговаривали, орали, в него летели уже и боевые топоры, дротики, камни, старый витязь отряхивался как пес после купания, пер напролом, бил и крушил подставленные щиты, рвал веревки, что бросали со всех сторон, и уже был в двух шагах от Гонты и Медеи, когда Ховрах приложил ладони ко рту и заорал дико:
— Гакон!.. Гакон, это я — Ховрах!
Гакон остановился, но булава попрежнему распарывала воздух во всех направлениях. Еще два щита разлетелись вдребезги, когда наконец густой голос из-под шлема прорычал:
— А ты что здесь делаешь?
— Это свои, дурень! — заорал Ховрах.
Гакон чуть замедлил размахи, теперь стало видно с какой быстротой булава распарывает воздух вокруг старого витязя:
— Опять свои?
— Снова! — заорал Ховрах. Он ткнул Гонту и Медею под ребра и те тоже заорали, завизжали, срывая голоса. Гакон в нерешительности замедлил вращение булавы, но и теперь еще окружала сверкающей стеной из металла толщиной с детскую голову.
— А где не свои? — осведомился он.
— По ту сторону, — завопил Ховрах. — Но ежели тебя видели, то уже разбегаются!
Гакон с тяжким вздохом опустил булаву. Могучая грудь тяжело вздымалась. Голос из-под шлема донесся неузнаваемый от горечи:
— Совсем ослаб... И драться не начал, а уже язык на плече.
Гонта посмотрел на его путь, заполненный разбитыми щитами, ранеными и ушибленными, сломанными копьями, смятыми шлемами. Плечи зябко передернулись:
— Слава богам, такие богатыри уже вымирают.
Ховрах бросил одобрительно:
— Молодец Гакон! Бей своих, дабы чужие боялись.
В глазах Медеи было больше восторга, чем страха. Гонта нахмурился, а Ховрах обнял Гакона за плечи и повел к шатрам. Гакон на полдороге освободился, заспорили, потом повернули к реке.
Они были у самой воды, когда со стороны шатра Медеи прогремел озлобленный крик. Шатер затрясся, медленно повалился. С треском разорвалась ткань, в прореху выпал связанный человек. Он дергался, и с каждым движением лопались ремни, веревки, как клочья тумана разлетелись обрывки рыбацкой сети. Он поднялся во весь рост, страшный, всклокоченный, багровый от усилий. Уже только уцелевшие ремни врезались в тело, но было видно как подаются, затем все услышали треск. Как тонкие гадюки, коснувшиеся огня, так и ремни отскакивали от его тела.
Он наощупь выудил из-под цветной ткани шатра палицу, выпрямился. Лицо в крупных каплях пота, обнаженная грудь блестела, а мышцы на могучих руках перекатывались, будто огромные змеи заглатывали зайцев.
Ховрах побелел:
— Ну, сейчас этот кинется...
Он с торопливой обреченностью вошел в воду, замешкался, и, обгоняя его, молодой разбойник по кличке Беляк, прыгнул вперед, поднял столбы брызг, пронесся через всю речушку как молодой олень и выбежал на чужой берег с криком:
— Что жизнь?.. Жила бы честь!
Теперь подошвы его сапог попирали землю Горного Волка, он был молод и красив, лицо стало ясным, словно засветилось изнутри, а глаза блестели нечеловечески как звезды. В левом ухе беззаботно рассыпала искорки золотая серьга с зеленым камешком.
Вторым выбежал Ховрах, дышал тяжело, мокрый как медведь после ливня, а третьим как разъяренный тур вынесся Мрак. Грянул лютым голосом: