Скиф сказал тихо:
— Да, что-то подобное говорил мне этот волхв. Колоксай оглянулся, Олег стоял далеко к ним спиной, наблюдал через окно за двором.
— Ты вообще к нему прислушивайся, — посоветовал Колоксай. — Прислушивайся, хотя речи его странные... И еще одна к тебе просьба, Скиф!
— Отец! — воскликнул Скиф. — Что просьба, ты должен отдавать приказы! Я выполню всё-всё, что скажешь. Броситься в огонь, воду, на острия копий...
Колоксай помолчал, боролся с собой, а когда заговорил, щеки его стали бледными, как у покойника:
—Это будет тебе трудно выполнить, сын мой...
— Отец! — воскликнул Скиф пламенно. — Всеми мыслимыми и немыслимыми клятвами клянусь, что выполню все, что велишь, что скажешь, чего захочешь!
— Это будет трудно выполнить, — повторил Колоксай. — Очень трудно. Олегу — легко, а тебе — очень трудно... Но ты уже дал клятву, что выполнишь! Я прошу тебя, сын мой, отказаться от мести.
Скиф сперва не поверил ушам своим. От окна повернулся Олег, зеленые глаза светились в полумраке, словно он стал лесным зверем. Колоксай смотрел печально.
— Отец, — прошептал Скиф, — ты в самом деле сказал то, что я услышал?
— Сын мой, — сказал Колоксай измученным голосом, — я прошу отказаться от мести, потому что месть иссушает душу. Я вдруг понял, что лучший способ отомстить врагу — это не походить на него. Не поступать так, как делает он. Прости ее.
— Отомщу, — ответил Скиф люто, — и сразу все прощу!
Он обернулся к Олегу. Колоксай тоже смотрел с надеждой. Олег чувствовал себя неуютно, меньше всего хотелось разбираться в таком зыбком деле, как человеческие отношения, мудрецу, который занимается всем человечеством сразу.
— Месть, — сказал он нехотя, — это блюдо, которое лучше бы есть холодным. Но Скиф подогревает его уже сколько лет... и все еще не подгорело! Я уже знаю, что самое жестокое мщение, когда пренебрегаешь самой возможностью отомстить... но, боюсь, это не для Скифа.
Скиф вспылил:
— Ты что-то совсем уже заумное лепечешь, волхв! Иметь возможность отомстить и... не отомстить? Ты меня совсем за дурака считаешь?
— Нет, — ответил Олег. — Не совсем .
Колоксай сказал печально:
— Кто мстит, часто жалеет о свершенном, но кто прощает — никогда не жалеет. Если ты осуществишь свою месть, у тебя больше не будет матери. Ты это понимаешь?
Скиф воскликнул яростно:
— Ее уже давно у меня нет! У меня есть ты!.. Ты, который говоришь такое... такое... Олег, что скажешь ты? Олег подумал, сказал в затруднении:
— Колоксай вроде бы прав... Но с другой стороны, если бы всякое зло бывало отомщено, то в будущем зла совершалось бы намного меньше. Зло, оставшись безнаказанным, порождает множество других зол...
— Вот-вот! Это ж я хотел сказать!
— С третьей стороны, — сказал Олег несчастным голосом, — надо определить, что такое зло. Ибо одни вполне искренне считают злом, другие так же искренне злом не считают. А чтобы все понимали справедливость наказания, нужно одинаковое понятие для всех.
Скиф вскинул сжатые кулаки к потолку, потряс ими с таким неистовством, что Олегу почудилось, будто закачалось все мироздание.
— Она виновата!!! — закричал он страшным голосом. — Она виновата в том, что убила моего отца!.. Теперь виновата еще и в том, что убила моего брата, которого я узнал совсем недавно, как никогда не знал... и полюбил больше всех на свете!.. И еще: она уничтожила эту страну. Она уничтожила счастье этих людей. Гелон с его умом и талантами мог поддерживать страну процветающей, расширял ее не мечом, а к нему сами присоединялись земли, где народы тоже хотели быть такими же счастливыми... Теперь сюда придет зло, придет огонь и смерть! Орды врага вытопчут посевы и вырубят сады, всех людей убьют или уведут в рабство. Здесь останется только пепел и обугленные кости!.. Вот что она сделала! Колоксай сказал жестко:
— Скиф, я долго был в мире черного солнца... Людям, которым уже нет возврата в мир живых, нередко открывается будущее. Чаще всего чужое и бессмысленное, но пару раз я зрел... Предостерегаю в последний раз: откажись от мести своей матери! Предрекаю: как только она падет от твоей руки, ты сам падешь от небесного гнева!
Скиф задохнулся, грудь его вздымалась часто, кулаки сжаты, а в мертвой тиши слышно было только его частое хриплое дыхание. Тяжелое молчание тянулось мучительно долго. Наконец Скиф вскинул голову. В синих, как небо, глазах стояли слезы.
— Меня не страшит гнев богов, — ответил он тихо. — Но ты ее все еще любишь, отец... И только поэтому я отрекаюсь от мести.
Он повернулся резко, Олег не успел ухватить его за руку, как хлопнула дверь, по лестнице послышался дробный стук подошв. Со двора слышно было, как яростный голос прокричал в ночи, в ответ заскрипели засовы на воротах конюшни.
Олег поднялся. Лицо было печальное.
— Если он решится уехать, — сказал он просто, — я поеду с ним.
— Спасибо, — сказал Колоксай. В его синих глазах были стыд и благодарность. — Мне было бы страшно потерять и его. А он... он горяч!
— Как и ты, — ответил Олег. Подумал, добавил: — Был.
Колоксай развел руками:
— Да, во мне многое изменилось. Пока сам еще не знаю что. Но я уже не тот. Хуже или лучше, не знаю. Но вот ты меняешься тоже. Я раньше знал тебя как человека рассудительного и очень осторожного. А теперь ты в бой, как юнец.
— Я не рвусь в бой, — объяснил Олег. — Просто чую, что с той стороны веет новым Злом. И что меня там тоже ждет...
— Что?
— Бой, — ответил Олег. — Которого я очень хотел бы избежать.
Колоксай взглянул остро:
— Но едешь навстречу?
Олег поднялся молча. Он был так же высок, как Колоксай, а под грубой тканью холщовой рубашки угадывалось сильное тело бойца. Но, сколько Колоксай помнил, этот волхв всегда стремился избежать схваток.
И всегда оказывался в самой их гуще.
За окном чуть посветлело. Олег подошел к забранному металлической решеткой проему, свежий утренний ветерок пахнул в лицо. На горизонте проступает едва заметная светлая полоска.
Колоксай сказал за спиной:
— Я не знаю, кто ты... но я считаю тебя другом и учителем разом. За эти годы ты возмужал, у тебя фигура воина, словно зарабатываешь на жизнь мечом. Но у тебя то же самое недоумение в глазах, то же напряжение в лице, на лбу добавилась складка, да у губ теперь горькие морщинки. Помнишь, как однажды я бросил тцарство и пошел за тобой, очарованный твоей мудростью?