Иногда слышал стук топора по дереву, однажды даже видел, как далекая вершинка дерева затряслась, затем с шумом и треском дерево упало, ломая ветви соседок. Вовремя понял, что просто-напросто ветер свалил сушняк. Люди же грабят лес вблизи города. Вглубь забираться и лень, и страшно.
Однажды он сидел на пне, мыслил, опустив голову, что-то отвлекало, наконец понял, что вокруг стоит неумолчный стук копыт. Вздрогнув, он вскинул голову. На него падали тени десятка рослых коней, всадники в железе, а на одном могучем коне высился крупный человек с красным от ярости лицом. Олег непонимающе смотрел, потом в уши внезапно прорезался вопль, и Олег сообразил, что человек уже давно орет, почти визжит, стараясь обратить на себя внимание:
— ...Великому и могучему! А что он велит... ему... царство... надо!
Слух окончательно вернулся к Олегу, он медленно встал, подвигал занемевшим телом. Суставы трещали, как у древнего старика, а кровь застыла, будто он превратился в лягушку, попавшую на льдину. Мышцы покалывало, он ухитрился отсидеть себя всего. Кровь пробивалась по телу с трудом. Он смутно удивился, сколько же так просидел в тупом бессмыслии. Или это свойство мудрецов, или же, что вернее, его мозги от непосильной тяжести впали в оцепенение, как замирает жук-притворяшка при виде чудовищно огромного человека.
Всадник на коне разъяренно гаркнул:
— Взять его!.. Не хочет — силой доставим!
Крепкие руки с готовностью ухватили Олега за плечи, сжали руки. Он не противился, его отнесли к коню. Низкорослый гридень спросил с насмешливой благожелательностью:
— В седло или поперек седла?
Олег проговорил медленно:
— В седло...
Губы его двигались рывками, словно он не только молчал сотни лет, но и не ел столько же. Конь под ним беспокойно задергался, но гридни придерживали с двух сторон, кто за узду, кто за гриву, Олег чувствовал цепкие руки даже на сапогах.
Старший, с перстнем воеводы, рявкнул:
— Так поедешь добром аль надобно связать?
— Куда меня везете? — спросил Олег.
— К самому кагану, — ответил воевода гордо. Поправился: — К нашему ксаю. Царю, как его кличет местный народец.
Коней пустили шагом, а потом, убедившись, что парень в волчьей шкуре в седле все еще держится, понеслись галопом. Гридни опекали волхва со всех сторон, он постепенно перестал их замечать, отдавшись думам, что из-за грохота копыт, тряски и криков молодых здоровых мужчин тоже стали из плавно мудрых странно горячечными, злыми, и вот он уже несется не то на огненном коне, не то на страшном Змее, крушит и повергает тех, кто не понимает его мыслей, не внимает желаниям, что-то вякает и противится, тварь несчастная, всех вас давить и топтать, бегают всякие, зачем и живут, он им счастья желает, а они все обратно в грязь, да размазать их по стенам, да изничтожить...
Он шумно вздохнул, медленно возвращаясь в этот мир. Кони уже замедляли бег, впереди разрасталась в стороны и ввысь стена из толстых бревен. Над воротами с обеих сторон высокие башни, видны головы лучников, а створки ворот раздвигаются с неспешностью сытой перловицы, всадников явно заметили издалека и опознали.
В ворота въехали по четверо в ряд, явно гордясь мощью и величием города. Середина двора, как заметил Олег, из бревен, плотно подогнанных одно к другому, по сторонам утоптанная земля, грязь и лужи возле колодца, но сам дворец огромен, стены высоки, шапка упадет, а двери едва ли меньше чем городские врата.
Стражи горделиво ступали по широким плитам, дикарщики сумели ободрать камень ровно, красный гранит под подошвами поблескивает таинственными искорками, что выпрыгивают из глубины толстых плит.
На него поглядывали в ожидании, что ахнет и растеряется в таком великолепии, но Олег то ли потому, что успел повидать дворцы и покраше, хотя вроде бы только-только вышел из Леса, то ли слишком занят своими нелегкими мыслями, но воспринимал весь дворец и его людей как сотканные из сырого речного тумана, что растворяется при солнечном свете, а останется лишь то, что он придумает, потому думать надо так, чтобы голова от думанья раскалилась, чтобы дым из ушей, ибо если не эти люди, то их дети должны жить счастливо...
Он вздрогнул, когда за плечо ухватила грубая рука:
— Очнись, волхв!.. Ты перед великим князем!.. Тьфу, мать его, великим царем!
Он стоял на толстом ковре, ноги утопали по щиколотку в мягком. Вокруг высокие стены, под стенами почтительно замерли ярко одетые люди, а прямо перед ним на высоком троне сидит молодой мужчина в рубашке с открытым воротом, темных портках из кожи, охотничьих сапогах. Золотые волосы на плечах, глаза синие, он странно напомнил кого-то. Сердце Олега екнуло, он в удивлении раскрыл глаза.
Похоже, это истолковали иначе, приближенные за троном заулыбались, а князь с явным сомнением оглядел могучую фигуру мудреца. Мудрому больше пристал сгорбленный вид и худое изможденное лицо с горящим взором, а у этого напротив: лицо как из темной меди, а глаза потухшие, словно огонь где-то глубоко внутри.
На миг почудилось, что облик этого человека смутно знаком, где-то уже видел эти красные, как пламя вечернего костра, волосы, странные зеленые глаза, эти руки, что вот-вот подхватят его и метнут высоко в воздух...
Князь Коло, которого в этих краях угодливо звали Колоксаем, царем Коло, со смутным раздражением смотрел на высокую фигуру молодого мужчины, которому бы в доспехах и с мечом в руке впереди конницы...
— Мне все известно от Миротверда, — сказал он резко, — ты сумел совершить то, чего никто не мог за три... или больше сотни лет.
Олег пожал плечами:
— Если ты о сокровище, то это было просто. Каждый бы понял, если бы хоть на миг задумался.
— Ишь чего восхотел!.. Ладно, я буду выглядеть неблагодарным, если отпущу тебя без награды. Говори, что ты хочешь?
Он откинулся на спинку кресла, ждал. Олег раскрыл и закрыл рот. На миг возникла безумная мысль сказать все, к чему стремится, чего добивается, и тогда этот могучий правитель, сын богини Даны и дударя, сразу же...
Челюсти стиснулись так, что заломило в висках. Он разомкнул губы, чувствуя, как голос от горечи стал хриплым и тяжелым:
— Спасибо. Мне ничего не нужно.
Придворные зашумели, а Колоксай слегка наклонился вперед. Его злые глаза буравили человека в волчьей шкуре, Олег чувствовал, как начинает тлеть шерсть.
— Не нужно? Или ты хочешь сказать, что я ничего не могу тебе дать?
Не дурак, мелькнуло в голове, понимает... А вслух ответил:
— Это не я сказал, а ты. А теперь позволь мне уйти.