Она ожидала, что нечто возвратится, плывя по направлению к клетке с Жезлом, поскольку Хасти отложил лист бумаги и тотчас же занялся прибором на столе. Вместо этого дух, казалось, скользнул куда-то в воздух и исчез, и она более не могла ощущать его «присутствие». Но она узнала его имя — Акини. А зная его, она, по очень древней доктрине, обладала некоторой долей контроля над духом, или должна бы обладать, если бы вспомнила надлежащий ритуал.
Теперь ей оставалось обдумать, что же случилось с ней в тот момент, когда Хасти попытался заставить ее подчиниться его механизму. Он потерпел неудачу, какой бы замысел ни разрабатывал, чтобы добиться своего. Но она все еще была пленницей, так же, как Жезл и Ключ. Талахасси не рассчитывала, что придет какой-нибудь спаситель извне, громогласно заявляя о ее освобождении, хотя продолжала сомневаться, что Хасти настолько контролирует все события, как он ее уверял.
Единственное намерение, в котором он открыто признался, — он больше не собирался, даже если у него раньше и были другие соображения, выдвигать Юсеркэфа в качестве императора. Талахасси не была уверена в настроении народа. Признают ли они такого властителя, правителя не из Рода? Они, похоже, спокойно приняли закрытие Храма, сделанное против всех правил и законов, которое раньше могло бы собрать толпу, орущую во все горло и сражающуюся, чтобы добраться до богохульника, посмевшего распорядиться о такой акции.
Он пытался договориться с ней, но несомненно, что его конечная цель — договориться с Налдамак, императрицей.
Женщина, носящая тройную корону, не являлась теперь той же самой девушкой, которую Ашаки давным-давно называла сестрой. Из-за осмотрительности, а также из-за печали и утрат эта женщина настолько превратилась в правителя, что теперь навсегда удалилась в мыслях и производила впечатление человека, рассуждающего скорее абстракциями, и только где-то в глубине были человеческие чувства, любовь, ненависть, опасения.
Мог ли Хасти использовать против императрицы это странное средство гипнотизма (так как крутящийся диск несомненно был им) и таким образом превратить Налдамак в свою марионетку? Тогда внешне их мир оставался бы тем же самым, тогда как внутри он бы создал иное общество.
Но в таком случае Налдамак была бы отстранена — хотя воспоминания Ашаки содержали только некую вероятность, кое-какие предположения, и она не могла точно утверждать это. Правда, отстранение могло в самом деле произойти и было бы вполне логично. Так почему Хасти предлагал соглашение, пытался навязать его ей — Наследнице?
Потому что она была именно тем, кем была. Налдамак принесла торжественную присягу, что не выйдет опять замуж, да и не могла она это сделать по закону, когда ее бесплодие абсолютно доказано. Но с ней, Наследницей…
Талахасси кивнула. Даже находясь в таких условиях, в каких она была в настоящее время, она смогла криво улыбнуться, подумав о рухнувших надеждах Идайзи. Жена Юсеркэфа, вместо того, чтобы действовать по своему собственному плану, сыграла на руку Хасти, доставив ему Наследницу. Она задала себе вопрос, осознавала ли это Идайзи; безусловно, она не была настолько глупа, чтобы верить, что сможет командовать своим бывшим союзником и в дальнейшем.
Хасти перелил зеленоватую жидкость из одного лабораторного стакана в другой и поднес его ближе, чтобы добавить его содержимое, капля за осторожной каплей, в чашку на столе очень близко от клетки с Жезлом. Пошел тошнотворный запах, такой раздражающий, что Талахасси закашлялась, несмотря на усилия сохранять тишину.
Закончив свое дело, мужчина поднял голову, чтобы взглянуть на нее, и при этом взял чашку одной рукой.
— Есть шанс, — он держал чашку так высоко, что она не могла увидеть ее содержимого, — предупредить неизбежную смерть нашего дорогого принца. Довольно незначительный шанс, как я думаю. Но постольку я призван творить чудеса, то постараюсь сделать все наилучшим образом. Принцесса Идайзи… — Он с издевкой покачал головой. — Увы, Великая Леди, раз она не может открыто требовать твоей крови, думаю, она должна попытаться весьма энергично достичь этого другими, более скрытыми методами. Нет, не потому, что любит своего дорогого лорда, а потому, что корона, о которой она неизменно мечтала, пусть и незримо, ей недоступна.
Ну, все-таки это надежда. Что касается тебя. Великая Леди, то поразмысли также — сколько может человек, даже обученный в Храме, оставаться запертым без пищи или воды. Без пищи — может быть, долго. Говорят, что те, кто имеет Талант, скорее питаются, чем истощаются, через пост. Но вода — другое дело.
И, будто его слова были ключом, чтобы открыть дверь для потребностей ее тела, язык Талахасси с трудом шевельнулся во рту, который, казалось, внезапно пересох.
Жажда, стимулированная этим намеком Хасти, стала пыткой. Талахасси положила голову на руки, сжимающие колени, и сгорбилась в клетке. Он использовал на ней однажды крутящийся диск, чем принудил ее выполнить его приказ; сделал ли он это вновь более умело только через слова? Она боролась, чтобы контролировать свои мысли — перекрыть мысленные изображения бегущей воды, кубков, наполненных и ожидающих, чтобы их выпили.
Верил ли Хасти, что может сломать ее защиту при помощи безумной жажды и таким образом одолеть ее? Кап… кап… Звук наносил удары по ее самообладанию. Она медленно подняла голову, всмотрелась в дальний угол лаборатории. Там находилась раковина, выдолбленная из массивного камня, к которой подходила труба. И из нее стекала капля за каплей жидкость, хотя она не замечала и не слышала этого раньше. Было ли это усовершенствованием пытки, устроенной Хасти?
Она снова закрыла глаза, стараясь не слышать этого звука, монотонного, смертоносного для ее самообладания. Она не сомневалась, что именно это Хасти и имел в виду, когда говорил на эту тему. Он хотел использовать ее тело, чтобы добраться до ее разума…
Ее захлестнула паника. Она поспешно закрыла рот обеими руками, чтобы не закричать от страха. Именно это было его оружие — страх. А ее оборонительным сооружением являлся гнев, который она взрастила в себе как стену против собственного отчаяния.
Кап.., кап…
Она неистово затрясла головой, будто могла этим действием заблокировать звук. Однако это не был путь для борьбы.
Самое лучшее ее оружие имелось в единственном месте, она была уверена в этом, — в памяти Ашаки. Как она делала и раньше, Талахасси начала пробовать, привлекать это знание, все более и более осознавая его отрывистость — если бы заполнились пробелы, это могло бы ей весьма пригодиться.
Ашаки прошла через длительные тяжелые испытания Храма, научилась там управлению над физическими процессами собственного тела, о чем только ходили слухи, как о возможном, в собственном мире Талахасси. Следовательно, где-то здесь должен находиться ответ на это…
Ладони ее рук стали влажными от пота, как будто клетка вокруг нее снова накалилась, но нити проволок оставались тусклыми и не пылали жаром. Она заставила себя дышать медленно, равномерно. Так.., так…