Апуи передал подвеску Джедхору, и тот сам надел её поверх ожерелья.

— Но что же всё-таки означает мой сон, Апуи? — задумчиво спросил Джедхор.

— Твой сон, господин, послан тебе богами, — повторил слуга уже высказанную ранее мысль. — Растолковать его могут только в «Доме Жизни». Лишь мудрые жрецы-толкователи знают тайный смысл магических текстов, только им известно, что происходило раньше и что произойдёт в будущем. Жрец-толкователь будет твоим проводником, он раскроет тебе скрытое предупреждение богов, будет посредником между тобой и божеством, пославшим тебе сон.

— Ты думаешь мой сон — предупреждение свыше?

— Возможно, — ответил слуга. — Взгляни, что происходит вокруг. Хотя мы и далеко от столицы, но тревожные события коснулись и нас. Нефертити просила тебя найти надёжного человека, для того чтобы вести переписку с дочерью. Своим людям она не доверяет. Аи вездесущ. Его люди повсюду. И сейчас Нефертити ты нужен. Возможно, у неё к тебе очень срочное дело, раз она в столь раннее утро прислала слугу. Теперь ты понимаешь, что сон навеян тебе богами?

— Да, похоже, ты прав, — ответил Джедхор.

— Жрец-оракул растолкует твой сон, и если он окажется недобрым, то с помощью заклинаний он отведёт от тебя беду. Ты получишь от него хлеб, смоченный в пиве, над которым он прочтёт заклинание, размажешь этот хлеб по лицу и будешь надеяться, что беды не случится.

— Да, жрецы — великие толкователи снов. Ты дал мне хороший совет. Но сначала я должен увидеть божественную Нефертити. Я нужен ей.

Слуга подал хозяину золотые браслеты на запястья и великолепное кольцо тонкой работы. Без всех этих украшений ни один знатный вельможа не покидал своего дома.

Джедхору осталось сменить домашнюю набедренную повязку на гофрированное платье-тунику из тонкого льна и поверх туники надеть широкий гофрированный пояс, который завязывался таким образом, что спереди имел вид передника трапециевидной формы. Это был обязательный атрибут облачения.

Когда же процедура переодевания была закончена, Апуи приказал запрячь колесницу.

Очень скоро Джедхор выехал на богато украшенной колеснице, запряжённой двумя сирийскими жеребцами в направлении дворца великой Нефертити. А следом торопливо, чтобы не отстать, бежали слуги, в обязанности которых входило сопровождать хозяина во всех его передвижениях.

Глава 4 КТО ЕСТЬ КТО

— Ну когда же он придёт? — возмущалась Аня. — Звонил сорок минут назад, сказал, чтобы я быстро шла к тебе, а сам куда-то пропал.

Саша молча смотрел, как Аня нервными шагами ходила по комнате.

— Может, с ним что-нибудь случилось? — предположила она.

— Да не волнуйся ты так, — стал успокаивать её Саша. — Ты что, Ваньку не знаешь? Сейчас явится. И такое напоёт в своё оправдание — заслушаешься!

— А вдруг его схватили наши преследователи? — не унималась Аня.

— Конечно, — хмыкнул Саша. — Приковали к батарее в подъезде и пытают паяльной лампой.

— Шутка не слишком удачная, — поморщилась Аня.

— Зато… — Саша не успел договорить — раздался звонок в дверь, и он на ходу переделал фразу: — Зато гость долгожданный.

— Сейчас этот гость у меня получит!.. — грозно прищурилась Аня, направляясь в прихожую.

Саша распахнул дверь без всяких предосторожностей и тут же пожалел о своем легкомыслии. Аня у него за спиной тихо вскрикнула и тут же зажала рот ладошкой. «Теперь так нельзя, — пронеслось в голове у Ветрова. — Кончилась спокойная жизнь, каждую минуту надо ждать неприятностей и готовиться к ним…»

Впрочем, стоявший в дверях незнакомец пока не проявлял агрессивности. Несколько секунд все трое рассматривали друг друга, а затем Аня первая схватилась за живот и стала хохотать в голос. Смех оказался заразительным, и скоро они покатывались уже втроём с Ваней.

Конечно, это был Иван Оболенский, собственной персоной. Он плотно закрыл за собою дверь и сказал строго:

— Хватит ржать на весь дом. Соседи сбегутся.

Но после нервного напряжения остановиться было трудно, особенно на Аню смешливость напала жуткая. Наконец, Саша с трудом выдавил из себя:

— Ну, Вань, ты даёшь! Что это за маскарад?

— Я буду называть тебя товарищ Иван, — предложила Аня.

— Точно, — усмехнулся Саша. — На князя он теперь совсем не тянет.

Ваня подошёл к большому зеркалу в прихожей и придирчиво оглядел себя с ног до головы: не пострадал ли маскарад дорогою?

На нём были старая кожаная кепка, такая же древняя и вытертая куртка а ля Дзержинский, подпоясанная солдатским ремнём, и высокие армейские башмаки несколько из другой эпохи. В довершение на носу громоздились очки в металлической оправе с круглыми, слегка затемнёнными стёклами, а верхнюю губу украшали вполне профессионально изготовленные накладные усы.

— Где ты всё это взял? — удивился Саша.

— Куртка, ремень и кепка — дедовские, он ещё в молодости носил, а башмаки двоюродный брат подарил, когда из армии вернулся в прошлом году. Он в десантном спецназе служил. Между прочим, обалденно удобные, для походов — просто супер! Что там еще? Очки — дома валялись. А усы — это моя гордость. Сосед по подъезду в театральном учится. Я у него их видел как-то, ну и попросил…

— Знаешь, кого ты мне напомнил из классики? — сказала Аня. — Смотрителя училищ из «Ревизора».

— «Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» — процитировал Саша. — Есть что-то… Но у меня другая ассоциация: приладить кобуру сбоку и — настоящий Глеб Жеглов получится.

— «Место встречи изменить нельзя», — с удовольствием вспомнил Ваня. — Мой самый любимый фильм из старых… — Ваня поискал глазами, взял из-под зеркала трубочку с кремом для обуви, пристроил её в руках так, будто это пистолет, набычился, сделал страшное лицо и прохрипел голосом Высоцкого: «Горбатый! Я сказал, Горбатый!»

Ребята еще раз покатились со смеху.

— Ванька, тебе самому надо было на актерский поступать, — оценила Аня.

— Неплохо, — сдержанно похвалил Саша. — До Высоцкого далековато, конечно, но для работы в тылу врага — сойдет.

— Вообще-то я для маскировки всё это напялил, — слегка обиделся Ваня. — И сейчас не лучшее время, чтобы хохмить.

Саша посерьезнел, и Аня перестала улыбаться.

— Сказать честно? — предложила она. — Усы с очками — нормально, а вот наряд такой мне не нравится. С тобой рядом ходить стыдно — оглядываться будут, засмеют. Скажут, что за красноармеец такой к тебе приклеился?

— И пусть говорят, — Ваня уже начал сердиться. — Мы делом будем сегодня заниматься?

— Будем, — согласился Саша. — Список принёс?