Аура с ужасом смотрела вокруг, и хотя ее не отпускало настойчивое желание бежать отсюда, она медленно, с опаской стала просовывать ногу в дверную щель. У неё дрожали колени, когда она вошла в комнату. Внутри было холодно — не удивительно, ведь камин не горел, — но в воздухе висел тяжелый, какой-то теплый запах. Из-за другой двери снова донеслись звуки: треск рвущейся ткани, панический топот ног по деревянному полу.
Этого не может быть! Это какой-то чудовищный сон!
Аура оглянулась, ища что-то, что она смогла бы использовать в качестве оружия, и обнаружила длинную рогатую палку — костыль, лежащий на полу рядом с кроватью. Аура взяла его и держала в руках, не чувствуя сейчас его веса, её глаза были устремлены на дверь, а уши отмечали каждый звук.
Внезапно кто-то выругался, раздался сильный грохот, женский крик. Затем с той стороны что-то ударилось о дверь, и она распахнулась.
Какая-то девушка, споткнувшись, ввалилась в комнату. Аура узнала её, это была одна из тех беглянок, что заблудились в лесу: Марла, она была на год старше Ауры. Длинные рыжие волосы Марлы слиплись от крови, льющейся из разбитого лба, её глаза были широко раскрыты, безумие блуждающими огоньками пылало в них. Белая ночная рубашка девушки была грязной, изодранной, пропитанной чем-то алым.
Она шатко побрела к двери, совершенно не замечая Ауру, но, споткнувшись на пороге, она упала плашмя на живот, и грузно повернувшись на спину, вперилась глазами в Ауру. Марла протянула к ней руку, словно обращаясь за помощью.
Аура увидела, что кровь как-то странно стекает по лицу Марлы: кто-то начертил на нем какой-то непонятный знак, — иероглиф или символ.
На свинцовых ногах Аура сделала два шага к лежащей на полу девушке. Рука девушки все еще была протянута, она открыла рот, но не смогла издать ни звука.
В этот момент Аура вышла из оцепенения — и поняла. Марла вовсе не протягивала к ней руку — она указывала на что-то! За спиной у Ауры!
Аура стремительно обернулась. Еще поворачиваясь, она инстинктивно пригнулась, увернувшись от двух рук, которые чуть было не схватили её за волосы. Одновременно она нанесла удар костылем, почти наугад, не целясь, только повинуясь слепому инстинкту.
Раздвоенный конец костыля попал закутанному в ворох одежды противнику в колено с такой силой, что тот с криком согнулся, а затем грузно повалился на деревянный пол, безуспешно пытаясь подняться. Аура, с силой размахнувшись костылем, обрушила всю свою мощь на барахтающуюся фигуру, стараясь попасть туда, где под капюшоном скрывалась голова противника. На мгновение она увидела тощее, дряхлое лицо между складок материи — затем палка опустилась точно посредине, и череп с треском стукнулся об пол.
Аура повернулась, желая помочь Марле подняться, но девушка исчезла. Не оглядываясь назад, крепко вцепившись в костыль, Аура выскочила наружу. Ледяной ветер, дующий с гор, и ночная тишина немного привели её мысли в порядок, хотя она дрожала всем телом и едва могла держаться на ногах.
Марла лежала на земле в полоске света, падающей из хижины на лужайку, лежала, раскинув руки, и тогда Аура заметила рану, зияющую у девушки на спине. Наверное, старик ударил ее топором или мясным ножом. Когда Аура подошла к ней, Марла уже не дышала, лишь кончики её пальцев судорожно вздрагивали, но затем стихли и они.
Аура переживала смерть Марлы, как страшный сон: она представила себя спящей на мокрой от пота кровати, волосы разметались по подушке, но вот она открывает глаза, и кошмар улетучивается вместе со сном.
Пошатываясь она обошла все вокруг, заглянула в хижину закутанный старик все еще лежал на полу, накрытый своей черной мантией. Аура, спотыкаясь, подошла к телеге, и недолго думая схватила за упряжь коня. Плотный пар вырывался из ноздрей животного, ноги нервно подергивались в высокой траве.
Последний взгляд назад — никаких изменений, только черная ткань, под которой покоилось обездвиженное тело. А что если она его убила?
Аура с трудом выпрягла коня из телеги и взобралась на него. Это было старое, усталое животное, без седла, но с длинной уздечкой. Когда Аура ударила его в бока, он попытался встать на дыбы и прыгнул вперед. Девушка едва не упала, но в последний момент удержалась и направила коня вниз по склону через лужайку. Чуть позже она достигла какой-то заросшей тропы на краю леса, ведущей непонятно, куда. «Самое главное попасть в долину — в смятении думала она, — самое главное ускакать отсюда прочь». Слепо, без оглядки, она помчалась вперед, пригибаясь от хлещущих по лицу веток деревьев, навстречу долине, городу, своему спасению.
Когда Джиллиан слушал музыку, ему иногда казалось, что он видит ноты: они парили над его головы, словно комариная стая, они танцевали то вверху, то внизу, в точности повторяя текст музыки, то радостно, то печально, и каждый раз, когда они виделись ему, он думал одно и тоже: вот и все, ты окончательно потерял рассудок!
Ноты, которые он видел сейчас, были искаженными и кривыми, они танцевали в судорожном беспорядке. В театре Гран-Гиньоль можно найти много положительных сторон, можно отстаивать его черные извращенные пьесы и инсценировки и брать под защиту его актеров-дилетантов, но если говорить о музыке, звучащей на сцене в качестве аккомпанемента, здесь не могло быть никаких сомнений, — она была так же ужасна, как и темы постановок, и к тому же еще невероятно плохо исполняемой.
Джиллиан, стоя за кулисами, ждал своего выхода. Он был одним из немногих статистов, потому как здесь, в театре Гран-Гиньоль, даже исполнители главных ролей не брезговали выходом на сцену в соответствующем гриме, чтобы сыграть какую-нибудь малозначительную роль. Джиллиан не сомневался, что хотя Гран-Гиньоль был открыт только два с половиной года назад, его основатель, Макс Мори, скупил подержанный реквизит со всех подмостков и театров Парижа. Мори одинаково отличался экономностью как в своих запросах к искусству, так и в обращении со своим кошельком.
Вот уже почти четыре месяца Джиллиан жил в Париже и вот уже девять недель он входит в состав труппы бульварного театра Гран-Гиньоль, пользующегося как дурной репутацией, так и большим успехом на Монмартре. Если бы тогда, во время его поспешного бегства из Вены, ему сказали бы, что он окажется в одном из парижских театров, то, он, наверное, не счел бы это замечание даже достойным улыбки. Хотя впоследствии он уже удивлялся тому, что ранее не получал подобных предложений ни в Вене, ни в других городах, в которых он жил. Джиллиан, конечно же, знал о природе своего влияния на людей, он знал, что одновременно смущает и притягивает большинство из них, и эта его особенность пришлась на сцене как нельзя кстати.
Читал он из рук вон плохо — его французский был ужасен — так что Мори выпускал его на сцену один-два раза за все представление. Совершенно необычным было то превращение, которое происходило с публикой в эти моменты. Бормотание и смех, которые всегда наполняли зрительный зал, внезапно умолкали, все, словно зачарованные, устремляли свои взоры на гермафродита, при этом было совершенно неважно, стоял ли он просто на заднем плане или принимал живое участие в происходящем на сцене. Мори, поставивший множество спектаклей, сразу же отметил удивительную реакцию зрителей и был моментально покорен властью Джиллиана над людьми, включая и себя самого.