– Мои очки наверху, но думаю, Эллиот – это его грузовик. – Хизер секунду молча наблюдала за рабочим. Казалось, она чем-то подавлена. – Смотри-ка, там кто-то еще. Похоже…
Калли протерла рукой запотевшее окно. Она увидела расплывчатую и темную фигуру человека, который стоял, согнувшись, за спиной Коупленда и смотрел, как тот работает.
– Понятия не имею, кто это, – сказала Калли. – Хочешь, я сама схожу в магазин? У меня есть зонтик, так что обернусь за пять минут.
– Тогда я хотя бы дам тебе денег.
Хизер все еще смотрела сквозь стекло, испещренное ручейками дождя. Калли успела забыть, какой заряд энергии получала ее старая подруга от несчастий других. Эта черта казалась странной в женщине, нередко проявлявшей большую щедрость. Такие странности уже отдавали шизофренией. Неудивительно, что, испугавшись непредсказуемого поведения Хизер, бедный старый Джордж предпочел вернуться к холостяцкой жизни.
– Может, ты еще купишь хорошего белого вина – сухого, французского? Нам ведь понадобится запивка. И чипсов «Принглз» – простых, без добавок.
«Некоторые вещи остаются неизменными, – подумала Калли, взяв плащ и выходя под проливной дождь. – Она всегда добивается своего, не пошевелив и пальцем, причем так мило, что не придерешься».
Хизер вернулась к окну гостиной и стала вглядываться в пелену дождя, пытаясь понять, что происходит на противоположной стороне улицы.
Упругая почва соскальзывала с лопаты Коупленда, а теперь дождь вообще превратил ее в грязь. Вдалеке гремел гром, индустриальная какофония бушевала над домами, закрученная в клубы болезнетворного тумана. Пока старания Эллиота привели к тому, что он наткнулся на горку желтых викторианских кирпичей, таких же добротных и твердых, как и в тот момент, когда они остывали в форме. Они высоко ценились застройщиками, предлагавшими дома, построенные из вторичного материала, и за них можно было получить неплохие деньги. Были здесь и старые половицы, утратившие свой лак и покоробившиеся от сырости, но все еще годящиеся для перепродажи. Коупленд как раз складывал их в кабину грузовика, когда почувствовал на себе чей-то взгляд – у него даже в затылке засвербело.
Уже почти стемнело, а фонарь на углу так и не зажегся. Коупленд не видел ничего, кроме фигуры молодой женщины, Калли, симпатичной новой соседки, купившей дом номер пять, – она уже почти скрылась за поворотом – и шелестящих высоких кустов, обрамлявших пустырь. Он зашел за грузовик, чтобы еще минут пять покопаться в земле. Трудно было остановиться, ведь он знал, что где-то в глубине его наверняка ждут новые сокровища. Яма, оставшаяся после кирпичей, уже наполнилась густой коричневой жидкостью, словно ее подпитывала какая-то невидимая река. Эллиот хотел спрыгнуть вниз и продолжить раскопки, но боялся, что сапоги завязнут в жиже. Задняя стенка ямы уже начала оседать под напором воды.
Он остановился и посмотрел в сторону кустов. Как раз в этот момент ветви, кем-то раздвинутые, вновь сошлись. Вряд ли это были дети – их и в солнечные-то дни нельзя было оторвать от компьютеров, что уж говорить о таком жутком вечере, как этот. Вдруг что-то мелькнуло в воде – ровно на секунду, чтобы внушить Коупленду надежду. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как спуститься в яму и поработать руками. Ничего вредного в лондонской почве не было, только грязь и камни, много лет пролежавшие во тьме.
Эллиот ничего не видел, но мог бы услышать, если бы только гром не пророкотал в очередной раз. Первый камень шлепнулся во взбаламученную воду со всплеском, недостаточно громким, чтобы отвлечь работягу от поисков мелькнувшего предмета. Он запустил руку поглубже, чувствуя, как маленький металлический предмет выскользнул у него из пальцев. Он нагнулся, пошарил еще, и тут его пальцы обо что-то укололись. Детский значок «Мне десять лет». Коупленд с досадой отбросил его в сторону. Несколькими секундами позже плотная темная земля повалилась на него с быстротой ртути, сползая сверху, как будто весь мир начал рушиться. Выломанные мотыгой бетонные плиты сносили пласты земли, выскальзывая из накренившегося кузова грузовика и набирая убийственную скорость при падении. Один внушительный кусок бетона проломил шею Эллиота сзади, и тот упал лицом в мелкую жижу. От болевого шока он глотнул воздух, но тут ему в рот хлынули скользкие потоки глины и песка, а сверху продолжали падать земля и камни, наваливаясь на него чудовищной лавиной, не давая ему пошевелиться, выдавливая из него жизнь в этом абсурдно механизированном ритуале преждевременных похорон.
В последние секунды в мозгу Эллиота Коупленда пронеслась мысль, что утрамбованные слои глины и грязи, возможно, сохранят его тело и он будет вечно покоиться в лондонской земле, как истинный ее сын.
Артур Брайант стоял на краю пустыря в шляпе с обвисшими полями и мешковатом черном макинтоше, похожий не то на сломанный зонтик, не то на очень дряхлого вампира.
– Нашел что-нибудь? – спросил он.
– Поскольку я даже не представляю, что мы ищем, – откликнулся Джайлз Кершо, – то – ни хрена.
Чрезвычайно отчетливая артикуляция судмедэксперта бесила Брайанта, который получал извращенное удовольствие, заставляя молодого коллегу стоять в грязной канаве под дождем, по пояс в воде.
– Почему бы нам не попросить его прийти снова, когда здесь немного подсохнет? – спросил Джон Мэй.
– Потому что к тому моменту ничего не останется. Оглянись вокруг.
Артур был прав. Дождевая вода текла по пустырю стремительным, неиссякаемым потоком, увлекая щебень к забитому сточному отверстию и образуя там пенистые лужи. Участок напротив строительного магазина у пересечения дорог имел форму неровного треугольника. Эллиот сумел взломать бетон и дегтебетон, а также проникнуть вниз, под слои утрамбованного кирпича, чтобы добраться до самой почвы. Он погрузил в кузов целые пласты земли, что, вероятно, отняло у него весь день; грузовик был заполнен наполовину, когда начал сбрасывать свой груз.
– А вообще-то, как говаривал Блейк, все существует вечно, – заметил Брайант. – Материя подобна опыту, накапливается и сохраняется, пусть даже изменившись до неузнаваемости.
– Сейчас от этого мало проку, старина, – сказал Кершо, зачерпнув лопатой еще одну порцию грязи. – Здесь столько всего строили и перестраивали, что у поверхности сплошной щебень. Настоящая почва начинается где-то на глубине трех футов.
– И все-таки земля хорошая, – возразил Мэй. – Мой садовник говорит – лондонская почва очень богатая.
– Это потому, что здесь полно экскрементов, – объяснил Джайлз. – Дерьмо – лошадиное, коровье, куриное, овечье – и гнилые овощи, прошедшие по пищеварительному тракту людей. Весь город стоит на дерьме. – Он выдернул из земли кирпич и отбросил его в сторону. – И оно уже вот-вот хлынет мне в сапоги.
– Под Кентиш-Тауном этого добра больше, чем под Хэмпстедом или Челси, – сообщил Артур. – На бедные районы всем наплевать, зато в богатых заботятся об окружающей среде. Постоянные социальные встряски приводят к тому, что и землю вечно перетряхивают. Ладно, Кершо, можешь вылезать. Вряд ли ты что-нибудь там найдешь.