– Ну а вы, черт подери, что тут делаете? – поинтересовался шеф.
– Джайлз растолковывает мне физическую динамику смерти от несчастного случая, – без особого успеха попытался объяснить Бэнбери. – Вообще-то это моя территория, но Джайлз меня опередил.
– Так вот чем вы занимаетесь…
– Мистер Брайант подкинул мне идею. Все в порядке, у меня все задокументировано.
– И почему я даже не удивляюсь? – обратился Лэнд к стене, проходя дальше.
По крайней мере, Бимсли – хотя бы с виду – занимался чем-то полезным, изучая столбики цифр на экране компьютера, а вот Мира Мангешкар лежала на полу. Завидев начальника, она проворно вскочила на ноги.
– Простите, сэр, немного йоги – я потянула спину вчера вечером.
– В свободное время или на дежурстве?
– На дежурстве. Преследовала подозрительную личность.
– И как, задержали?
– Нет, сэр. Он просто испарился. В буквальном смысле слова. Звучит неправдоподобно, я знаю, как будто он улетел, но это так.
«Они все с ума посходили, – думал Лэнд. – Это все дело рук Брайанта. Он заразил их своим безумием. Джон все-таки более вменяем. Попробую воззвать к его здравому смыслу».
– Кажется, у нас проблема. – Брайант швырнул папки под стол. – Лэнд хочет, чтобы я к обеду составил отчет о деятельности отдела. Любые блестящие идеи насчет того, чем заполнить столько пустого пространства, приветствуются. Бог ты мой, трудно работать при таком грохоте за окном. Что там творится?
Мэй неспешно приблизился к окну и выглянул на улицу.
– Два запойных скинхеда кидаются пивными банками возле метро, – сообщил он. – Молодая женщина с ребенком орет на своего сожителя и колотит его по голове. Пара муниципальных рабочих курочит тротуар отбойными молотками. Водное управление выдалбливает дыру прямо посредине дороги. А еще два водителя автобуса почем зря клянут светофор. Какой шум конкретно тебя интересует?
– И почему это английские горожане так крикливы? – риторически спросил Артур. – Поезжайте в Париж, Мадрид, Берлин и даже в Рим – там вы не увидите такого поведения. А у нас просто вечный «Переулок джина» Хогарта. [33]
– Артур, раньше ты говорил как сын своего времени. Сейчас можно подумать, что тебе несколько веков.
– А что тебе не нравится? Раньше одним из главных удовольствий пожилого возраста было право отвратительно вести себя по отношению к окружающим. Ты мог говорить что хочешь, и люди прощали тебя из уважения к почтенным летам. А теперь, когда все так носятся со своими эмоциями и открыто заявляют о своих чувствах, мы лишились даже этого удовольствия. Интересно, осталось ли хоть что-нибудь, чего молодежь не узурпировала?
Джону приходилось выслушивать подобные разговоры как минимум раз в неделю. Сам он по-прежнему верил в спасительную силу молодого поколения, несмотря на все филиппики напарника. В то же время Брайант по-своему высоко оценивал столичную молодежь. Некоторым из тех, кто наиболее плодотворно сотрудничал с отделом, не было и двадцати.
Зазвонил телефон: это Лонгбрайт предупреждала их о надвигающемся визите Лэнда.
– Раймонд прознал, что мы используем ресурсы отдела, чтобы разобраться с твоим ученым соперником, – предупредил Брайант. – Он хочет закрыть все дела, в которых мы кровно заинтересованы, чтобы мы занимались только историей с посольством.
– Это то, о чем он рассказывал Дженис? – поинтересовался Мэй. – Один чудак, новый датский консул, кого-то преследовал на Рассел-Сквер в два часа ночи. Уверяет, что погнался за вором. По-моему, это почти так же правдоподобно, как та история с валлийским священником, утверждавшим, что ямайские юноши возле Клапам-Коммон приглашали его в полночь поужинать. Дженис, может, заглянешь к нам?
Детектив-сержант выглянула из соседнего кабинета:
– Больше наряжаться я не собираюсь – платье отправляется назад в магазин, а украшения я уже вернула. С этого дня можете сами проворачивать свои темные делишки.
– Ты точно все мне рассказала?
– Ах, прости, забыла сообщить, что платье оказалось тесновато в подмышках.
– Я оценил твой сарказм. Что ты сказала Раймонду?
– Ничего. Он спрашивал об актах учета рабочего времени. Я знаю, что он с подозрением относится к нашей слежке за Убедой. Что ты собираешься делать?
Мэю удалось сохранить это дело в официальных планах, потому что защита Гринвуда как башковитого правительственного советника вполне подпадала под юрисдикцию отдела. Тем не менее, поскольку никакой явной угрозы над ученым не нависало, а его с виду безобидное эзотерическое хобби никак не вредило репутации коллег, у Мэя не было оснований продолжать наблюдение.
– Слушай, – сказал Брайант, – у меня есть записи Лонгбрайт, сделанные после беседы с Убедой, так почему бы мне этим не заняться в свободное время?
Мэй знал цену этим предложениям помощи; они всегда сопровождались дополнительными условиями, как договоры страхования.
– Что ты хочешь взамен?
– Продолжай опрашивать жителей Балаклава-стрит, ладно? Я им не доверяю.
– Кому в особенности?
– Да всем. Кое-кто знает больше, чем соглашается рассказать. Давай зададим себе пару вопросов. Тейт, бродяга, – почему он наблюдает за девушкой? Должен признаться, я всегда считал изображение на той банке с патокой чертовски странным. Сам подумай: патоку делают из сахара, а не из меда, так при чем тут пчелы? Никому так и не удалось опросить ближайших соседей Рут, Омара и Фатиму, – кажется, я не помню их фамилий, что тоже неправильно. А студенты-медики – что они знают? И то чопорное семейство – Уилтоны тоже должны были что-то видеть. Кроме того, мне нужны фотографии их всех, желательно сделанные без их ведома. Даже убийцы улыбаются, зная, что их фотографируют, а следствию это не нужно.
– Сделаю, что в моих силах…
– Лэнд рыщет по зданию и всех проверяет; скажем прямо, это плохо влияет на раскрываемость. Он не может играть в гольф из-за дождя, но ему совсем не хочется идти домой, где его ждет куча ноющих баб – три кошмарные дочки и отвратительная жена, вот он и околачивается здесь, чтобы и другим жизнь медом не казалась. Обаяния у него не больше, чем у клизмы, общаться он не умеет, так что никто не жаждет с ним выпивать. Как ни крути, у старых собак и то больше перспектив – они хоть могут бегать по парку и кататься в дерьме.
– О, Раймонд, мы как раз о тебе говорили, – поспешно сказал Мэй.
Лэнд стоял на пороге кабинета, дымясь от злости. Брайант украсил пространство вокруг своего рабочего стола в точности как это было до пожара. Статуэтки Гога и Магога; шаманские куклы; его любимый тибетский череп; пахучие книги с оплавленными обложками, насилу вырванные у пламени; благоуханные цветы в глиняном горшке – возможно, корень танниса и уж наверняка марихуана; старинный проигрыватель «Дансетт», со скрипом и подскоками исполняющий «Илию» Мендельсона; залежи бумаг и газетных вырезок и, наконец, недоеденный сэндвич с яйцом и свеклой, венчающий стопку компьютерных дисков без коробок.