Две маленькие спаленки, ванная комната и туалет. Их пытались несколько освежить: спальни выкрасили в обнадеживающий желтый цвет, ванную комнату – в розовый, но, чтобы квартира приняла жилой вид, одной дешевой краски явно не хватало.

– В какой из спален спала мисс Петрович? Нет, просто покажите, ни к чему не прикасайтесь.

Постель не заправлена, носки и свитер валяются на полу. Скомканное банное полотенце – в ногах кровати, на стеганом одеяле. Порядок книг на полках не нарушен. Если прибегали к насилию, то это произошло не здесь. Он медленно обошел комнату, проверив оконные фрамуги и ручки двери. Квартира напоминала его собственное жилье.

– Думаете, ее похитили? – спросила Филлис, идя за ним следом. – С ней случилось что-то ужасное, я уверена в этом. – Она вытерла нос тыльной стороной ладони. – Не надо было мне уезжать.

– Нам нужно будет обыскать кухню, – ответил Мэй. – Кое-какие предметы нам придется забрать с собой.

Поймав на себе взгляд Фортрайт, он прочел в ее глазах тот же вопрос. Если ее похитили, говорили ее глаза, каким образом он умудрился вытащить ее из дома, не открыв ни двери, ни окна?

Итак, модель поведения преступника оказалась нарушена, и все-таки в происшедшем ощущалась странная последовательность. Налицо та же самонадеянная театральность. Сама очевидность похищения напомнила Мэю о тех попытках прервать ход репетиций, при которых ему довелось присутствовать. «Это обман, рассчитанный на зрителей, – подумал Мэй, покидая дом. – Интерпретация жестов – разве не к ней в конечном счете сводится вся суть представления? Только кто сейчас постановщик?»

40 Эпицентр

Интерпретация жестов – эта формулировка пришла в голову Мэю, когда он вытащил из кармана архитектурный план. Все эти события – дела давно минувших дней. С тех пор мы многому научились. Потом он вдруг вспомнил, что уже не вправе произносить «мы». Теперь он остался в одиночестве. Ему никогда не смириться с этой невообразимой несправедливостью. У него больше никого нет. Жена и дочь умерли. Сын живет в коммуне на юге Франции и отказывается с ним общаться. Внучка Эйприл перенесла нервный срыв и не в состоянии выйти из дому. Лишь Брайант вселял в него надежду.

– Джон, вы в порядке?

– О, надеюсь, что да.

– Тогда дайте мне взглянуть, – произнес Стенхоуп Бофорт, протягивая пухлую руку.

Архитектор неуклюже взгромоздился на стеклянный табурет у стеклянной стойки стеклянного бара в окружении стеклянных стен, стеклянного пола и стеклянного потолка. Сотни крошечных серебристых лампочек отражались в сотнях прямоугольных зеркал. Вокруг все настолько искрилось, что трудно было что-либо рассмотреть.

Готовясь выслушать его заключение, Джон Мэй передал ему план здания, который они с Лонгбрайт незаконно изъяли из-под руин сгоревшего отдела. Бофорта, одного из давнишних знакомых Брайанта, он обнаружил в новом баре в Хокстоне и надеялся, что тот сможет расшифровать чертеж. Гул городского транспорта проникал в бар, стеклянные витрины сотрясались, все вокруг вибрировало, и трудно было что-либо расслышать. Пыль искрилась в воздухе, оседая на блестящих поверхностях подобно радиоактивным осадкам.

– Сожалею о вашем бедном напарнике. – Бофорт наклонил лист таким образом, чтобы можно было его прочесть. – Старина Артур был большой оригинал.

– Это точно, – согласился Мэй.

– Кстати, как вам это заведение? – поинтересовался Бофорт, когда официант с подносом в руках наткнулся на прозрачную колонну.

– Слишком уж оно… застекленное, – дипломатично ответил Мэй.

– Стекло – новый вид стали, – объяснил Бофорт. – По нему все с ума сходят, это так в стиле семидесятых. Я уже счет потерял, сколько несчастных случаев здесь произошло. Лестница тоже стеклянная. Сегодня одна официантка кубарем слетела вниз. Расколола ступеньку и выбила себе передний зуб. Заперлась в сортире и ревет. Можете посмотреть на нее, если хотите. Туалеты тоже прозрачные. Хозяин жаловался, что они похожи на павильон кривых зеркал, а я ему говорю: «Так это и есть павильон чертовых зеркал, как вы и хотели». Идиот.

– Но вам же этот стиль близок, раз это ваш проект, – недоуменно произнес Мэй.

– Нет, приятель, это всего-навсего заказ. Секрет проекта заключается в том, чтобы по-новому представить то, что было популярно тридцать лет назад. Все хотят окружить себя тем, что напоминает им о детстве. Я лишь воскрешаю это в современных материалах.

– Значит, это не ваш стиль?

– Что, новобританский? Да пошел он к черту! Я живу в Ислингтоне, в доме в георгианском стиле без всяких заморочек, с чудными, удобными диванами. Не собираюсь разбивать себе ноги о хромированный кофейный столик в форме идиотской ракеты. У меня трое детей. Не хочу, чтобы они вечно бегали в синяках и ссадинах. То же самое с одеждой. Дома я так не одеваюсь, ношу джемпера. А это – для клиентов.

На Бофорте были спортивные штаны и футболка с надписью «уебан».

– Как у тех певцов, что надрывают глотку о бунте тинейджеров только для того, чтобы прикупить себе домик в Хэмпстеде. Кстати, все это неверно. – Он перевернул страницу и ткнул пальцем. – Видите стрелочки по краям? Размеры указаны в футах и дюймах, слева направо. Из этого следуют две вещи. Дометрическая система мер, послевоенная. Вот штамп лондонского муниципалитета, видите? Это не план этажа, тогда ведь центральный коридор не отмеряли бы от одной левой начальной точки, а дали бы стрелочками ширину, и все.

– О чем вы говорите? Что это значит?

– Измерение глубины от нулевой отметки и вниз. Вот почему тут штриховка – чтобы указать полукруглые стены. Это не коридор, а шахта.

– А что означают пунктиры внизу? – Мэй указал на нижнюю часть чертежа.

Кто-то у них за спиной вскрикнул, и раздался звон стекла.

– Эти символы обозначают воду. Похоже на скважину.

– А канал в стороне?

– Сливное отверстие. Это артезианский колодец; вода поднимается естественным путем. Если идет проливной дождь, излишек воды утекает через боковой проток и не дает колодцу переполниться.

– А куда выходит труба водослива?

– О, наверное, куда-нибудь наружу, на улицу.

– Я должен узнать ее размеры, – сказал Мэй. – В нее может пролезть человек?

– Смотрите, основной размер шахты по горизонтали шесть футов, значит, можно посчитать боковую сторону. Она составляет четыре фута, что, бесспорно, достаточно для рослого мужчины. В Викторианскую эпоху любили подобные штуковины. Строили большущие каналы и запихивали туда детей с вениками и совками. Они были великими проектировщиками, но не думали о беднягах, которым придется потом жить в их зданиях.

За их спиной официантка сморщилась от боли, вытирая кровь с рассеченной брови салфеткой.

– Не то что в наше время, – согласился Мэй.