– Верочка, не надо торговаться. Он никуда не денется. Я немного знаком с законами уголовного мира. – Сквозняк повернулся к Антону и взглянул на него. Людям, которые похитили Соню, он наверняка заплатил только половину обещанных денег. Если он не заплатит остальное, они его заложат. Они пойдут в прокуратуру и скажут, что он нанял их.
– Но их ведь посадят, – сказала Вера, – за то, что они похитили ребенка, их посадят. Даже если они придут с повинной. И потом, зачем ему исчезать, не расплатившись с ними, когда ключ от шифра будет уже у него?
– Они сядут не надолго, зато потом они получат очень много денег и будут жить в свое удовольствие, – медленно и внятно произнес Сквозняк.
– Если с Соней что-то случится, они сядут надолго, очень надолго. А скорее всего, их расстреляют. Если они не полные идиоты, то должны это понимать, сказала Вера.
– Беда в том, что они как раз полные идиоты. – Он опять взглянул на Антона.
– Откуда ты знаешь? – быстро спросила Вера.
– А разве нормальные люди согласятся похитить ребенка? – Он горько усмехнулся. – Нормальные люди детей не обижают. Ладно, Вера, мы с тобой потом об этом поговорим. Время идет. Включи компьютер и найди то, что он требует. Зачем тебе ключ от зашифрованной информации? Тебе нужна Соня.
– Хорошо, пусть он сам сядет к компьютеру, – Вера посмотрела на Антона, а я скажу ему, как открыть нужные файлы. Пистолет должен оставаться у меня.
– Так ты нас обоих держишь под прицелом, – Сквозняк улыбнулся, – а я думал, ты все уже поняла… Нет, Вера, за компьютер сядешь ты. Он должен оставаться на месте.
– Я не шевельнусь, пока не увижу Соню. Балконная дверь была открыта. Где-то совсем близко послышался вой милицейской сирены. В комнате повисла тишина. А через миг Вера увидела, как голова Антона беспомощно откинулась назад, поднятые руки упали, словно у тряпичной куклы. Она даже не успела понять, что произошло. Сквозняк уже не сидел в кресле, а стоял, совсем близко.
Вой милицейской сирены затих, растаял вдали.
– Не подходи, – прошептала Вера, отступив на шаг, – я выстрелю.
– Вера, включи компьютер. Нет времени.
– Что ты с ним сделал?
– Вырубил на пять минут. Есть много разных приемов, Верочка. Можно вырубить, а можно сделать очень больно. Так больно, что ни один здоровый мужик не выдержит, а ты тем более. Ты напрасно не связала ему руки. – Сквозняк сделал еще один шаг. – Неужели ты выстрелишь в меня, любовь моя? По сути, я был первым твоим мужчиной. Этот бородатый придурок не в счет.
Прежде чем он сделал еще шаг, Вера нажала курок. Палец дернулся сам собой, она даже не успела ничего сообразить. Вместо выстрела раздался пустой щелчок.
«Разумеется, пистолет не заряжен, Сквозняк может убивать без всякого оружия…» – спокойно и отстраненно подумала Вера.
В следующую секунду ее пронзила такая чудовищная боль, что даже крикнуть она не смогла.
– Нет, – сказал Сквозняк, – тебя я не вырублю. Ты не потеряешь сознание, как Курбатов. Я буду делать тебе больно до тех пор, пока ты не сядешь за компьютер. От следующего удара ты станешь калекой.
Вера не могла опомниться от оглушительной боли. Болело внутри, где-то под солнечным сплетением, и было трудно дышать.
– Верни Соню, – прошептала она, уже предчувствуя следующий удар.
И вдруг Сквозняк стал как-то странно оседать. Когда он упал, Вера увидела Антона. В руке он держал старинное мраморное пресс-папье, очень тяжелое. Оно принадлежало Вериному прадедушке и много лет стояло на письменном столе просто так, в качестве украшения.
– Надо быстро скрутить его, очень быстро. – Антон взял рулон скотча и стал отдирать зубами конец липкой широкой ленты. – Вера, что-нибудь, простыню, ремень… Что-нибудь.
Вера бросилась к шкафу, схватила первое, что попалось под руку – тонкий лаковый ремешок от нарядного платья. За спиной у нее раздался грохот. Когда она обернулась, Антон лежал на полу, Сквозняк придавил его грудь коленом, потом навалился всем телом и стал душить. Антон пытался сопротивляться.
Сквозняк, хоть и не опомнился окончательно от удара по голове, все равно был значительно сильнее и ловчее. Вера вдруг поняла, что он уже и не хочет ничего узнать. Он хочет только убить. Это для него сейчас важнее всего остального. Он убьет Антона, потом – ее. А Соня? Мама?
– Ты не можешь его убить! – крикнула Вера. – Ты ничего не узнаешь, если убьешь.
Руки Сквозняка были у Антона на горле.
– Говори, сука! – прохрипел он, все сильнее сжимая пальцы. – Говори, а то подохнешь. Ну!
Лицо Антона стало багрово-красным. Вера схватила пресс-папье, но Сквозняк, вскинувшись, как пружина, откинул ее ногой в другой конец комнаты, и тут же его пальцы опять сомкнулись на горле задыхающегося Антона.
Вера с размаху стукнулась головой об угол дубового комода. И в этот момент в комнате сухо треснул выстрел.
Сквозняк, издав короткий хриплый стон, вскочил на ноги. На его левом плече, по рукаву голубой рубашки, медленно расползалось бурое пятно.
Маленького человека в светлой легкой куртке, с пистолетом в руке Вера увидела только тогда, когда Сквозняк бросился на него. Пистолет тут же отлетел куда-то глубоко под тахту.
«Заряжен, но его уже не достанешь», – механически отметила про себя Вера.
Откуда он взялся, этот парнишка в светлой куртке? Как он вошел в квартиру? Он стрелял в Сквозняка, ранил его, но не убил. И теперь они сцепились в смертельной схватке. Парнишка очень маленький, на голову ниже Сквозняка и, конечно, слабей. Раненому Сквозняку прибавит сил звериная злость. Неизвестно, кто победит. Надо что-то сделать…
Вера попыталась встать, но не вышло, ноги не держали, голова сильно кружилась. Антон лежал у стола неподвижно, с запрокинутой головой и приоткрытым ртом.
Она не подошла, а подползла к Антону, припала ухом к груди и не могла понять, есть ли у него сердцебиение или это ее собственное сердце стучит так оглушительно. Антон закашлялся, хрипло, надрывно. Вера приподняла ему голову, но руки были совсем слабыми, она чувствовала, что теряет сознание, комната неслась перед глазами, уплывала куда-то в звенящую, пустую тьму.
За стеной в комнате Надежды Павловны отчаянно лаял Мотя. Еще в самом начале, когда они только вернулись в квартиру, пес бросился туда, забился под маленький письменный стол. Дверь захлопнулась за ним, открыть ее лапами он не мог, выл и метался. Но его никто не слышал.