— Тридцать три.
Антон почему-то сделал себя моложе на два года. Но и этот возраст поразил Катю.
— Так много? Мой папа всего на пять лет вас старше. Ой, я не то хотела сказать. Вы не старый! Папа — взрослый мужчина, а вы — молодой, как… как жених. Господи, что я несу! Антон, я опьянела?
— Нисколечки. Просто нам хорошо и весело вдвоем.
— Точно! Антон, у вас есть девушка? Или жена?
— Не женат. А девушка… была… одна, — соврал Антон. — Но погибла, несчастный случай.
— Как ее звали?
— Лена.
— Вы безумно горюете по Лене? — жалостливо вздохнула Катя. — Ах, как я вам сочувствую!
— Это все в прошлом.
— Правда? Антон, вы не обидитесь, если я скажу глупость? Вернее, если я буду говорить глупость, вы сразу меня остановите, ладно? Понимаете, вы так странно на меня смотрите! Не нахожу слов, чтобы описать, но внутри у меня, под кожей, — Катя поцарапала свой живот, — будто щекочет что-то. И еще вы часто останавливаете взгляд на моих губах, и вид у вас делается как у больного… нет, как на иконах с Богоматерью. Антон, я вовсе не Дева Мария! Вы хотите меня поцеловать? — спросила Катя и поразилась свой смелости, распахнула глаза, закусила кулачок, будто заткнула болтливый рот.
— Очень хочу! Более всего на свете я хочу вас поцеловать! — честно и серьезно ответил Антон.
Катя прыснула, хихикнула, а потом пьяно-смело махнула рукой:
— А давайте целоваться!
Встала с кресла, пересела на кровать к Антону, обняла его за шею, подставила губы, вытянув их трубочкой.
Антон усмехнулся, указательным пальцем мазнул снизу вверх по ее губам — не балуйся. Взял Катино лицо в ладони и стал легонько целовать. Намазанные кремом щеки скользили, крошки бисквита мешались на губах. Катя вдруг стала отвечать, целовать его в ответ.
— Читала, что поцелуи бывают сладкими, — отстранилась Катя и пьяно хихикнула, — но не до такой же степени! Или это кондитерские поцелуи?
Она упала спиной на подушку, захватила Антона за воротник сорочки и притянула к себе…
Когда-то давно, после крупой пьянки, Антон наутро обнаружил себя в постели с девушкой, с которой был едва знаком. Она тоже плохо помнила события прошлого вечера. Спросила: «Как я оказалась в твоей койке?» — «Пьяная женщина — легкая добыча», — не очень галантно ответил Антон. И получил в ответ справедливое заключение: «Пьяный мужик — вовсе не добыча».
Казалось бы, как он может сейчас вспоминать дела давно минувших дней? Он вспоминал намеренно, чтобы не поддаться влечению, не потерять волю, не торопить события. Легкая добыча сегодня завтра обернется пирровой победой.
Катя не ведала, что творит. Она маленькая, неопытная и пьяненькая. Ей нравилось целоваться, она упивается новыми ощущениями и не думает, чем они могут закончиться.
Из них двоих думать обязан Антон.
— Тебе пора! — прошептал он.
— Уже? — разочарованно скривилась Катя.
— Да!
Он взял ее за талию, тонкую, осиную, трепетную, и поставил на ноги. Повел Катю к двери, достал ключ, с трудом дрожащими руками попал в замок, открыл. Катя хныкала, как обиженный ребенок.
— Слушай меня внимательно! — велел Антон. — Завтра в три часа дня буду ждать тебя у памятника Пушкину. Знаешь, где это? На Тверской, перед кинотеатром. Ты обязательно придешь! Хорошо?
Катя хлопала ресницами, Антон повторял про памятник и три часа дня. С трудом остановился, как пластинку сорвал с проигрывателя. Прижал к себе Катю и поцеловал по-настоящему. Новая волна возбуждения (девятый вал!) обрушилась на него, утонул. Не дыша, не соображая, вытолкнул Катю за дверь. Точно на спасительную поверхность отправил с ускорением девушку, а сам остался погибать в затонувшей подлодке.
Он долго стоял под душем, не соображая, холодная или горячая вода на него льется. Закрутил кран, отдернул шторку, переступил через бортик, вышел. Полотенец не было, как собака отряхивался и высыхал. Смотрел на себя в зеркало и не узнавал — голый жизнерадостный идиот в крайней стадии эйфории.
Постельного белья также не имелось, только одеяло. Антон накрылся им, лег на голый матрас. Мечты о Кате подошли так близко, словно дали в руки книгу, сейчас он откроет первую страницу и будет долго-долго читать, наслаждаясь…
Тихое покашливание не дало мечтам состояться.
— Извините, пожалуйста! Антон рывком сел на кровати:
— Кто здесь?
— Я мама Кати.
— В смысле мачеха?
Было бы логично, если бы мачеха отследила Катю, пришла читать ему нотации или угрожать.
— Настоящая мама. Я умерла восемнадцать лет назад, через два часа после рождения девочки.
Ясно, — буркнул Антон. — Не хочется быть невежливым, но мною отказано в аудиенциях… — он запнулся, поняв, что взял недопустимо грубый тон, — даже своих родителей я попросил не являться. Извините!
— Только три минуты. Последние. Вы… ваше воображение… оно появилось, поэтому больше не получится… Что вы делаете?
— Хочу включить свет.
— Не надо! Вам будет не очень приятно меня видеть.
— Мать Кати не могла быть уродиной.
— Спасибо! Но мне восемнадцать лет, так и осталось, я в больничном халате, на вид беременная, потому что живот не успел опасть… Лучше в потемках.
— Как вас зовут?
— Лора.
— Чего вы от меня хотите?
— Антон! Ваши намерения по отношению к Кате серьезны?
— Абсолютно!
— Я имею в виду не женитьбу, а близость…
— Серьезны во всех аспектах.
— Верю, но ее отец никогда не допустит…
— А вам не кажется, что делать из нормальной девушки марионетку, игрушку, цирковую собачку — значит уродовать ее и тешить свои комплексы? — Антон не заметил, как повысил голос.
— Вы правы, — со вздохом ответила Лора, — но есть и другие обстоятельства. Борис удивительный, необыкновенной преданности и страсти человек…
— Странно было бы услышать от его жены другую характеристику. Она делает вам честь. Но замечательные качества Бориса Борисовича вряд ли когда-нибудь распространятся на меня.
— Никогда, — подтвердила Лора, — даже наоборот.
— О чем тогда речь?
— Кроме Бориса, есть еще… Как же объяснить? Ну, представьте! Отец Кати — человек с аномальными возможностями, вы тоже…
— Катя не наше общее дитя. Или вы переживаете о внуке? Правда, симпатичный парнишка?
Антон вспомнил пухлого жизнерадостного карапуза, которого Катя держала на руках в тот свой приход, когда он принял ее за аферистку. Захотелось убыстрить жизнь, не разбираясь, кто на каком свете, лишь бы скорее: он, Катя, сын и полнейшее счастье.