Жеро посмотрел на друзей. Странная компания, особенно для того, чтобы основать тайный ковен.
«Нас мало, но мы — гордые любители парной. Хватит ли нам силы, чтобы защитить Мари Клер? Можно только надеяться».
— Я хочу, чтобы вы учились, — наконец ответил он, — откройте свои умы и сердца и помогите мне. Вы еще не знаете всей правды о наследии, которое оставила моя семья. Оно намного серьезнее, чем я рассказывал. Илай и отец… — Жеро замялся, и Кари ободряюще пожала ему руку. — Они воплощают зло. Я многого не могу рассказать, потому что связан клятвой, но я не желаю участвовать в планах, которые приносят вред людям. Я обязан им помешать.
Друзья молча переглянулись.
— Хорошо, — наконец сказал Эдди.
Кьялиш откашлялся.
— Нам нужно еще раз съездить к отцу.
— Нет, — возразил Жеро, который уже обдумывал эту возможность. — Магия Деверо зла и безжалостна.
— Отец поможет нам с ней бороться, — настаивал Кьялиш.
— Ладно, — неохотно согласился Жеро. — Ты прав. Давайте сегодня соберемся и пройдем ритуал связывания кровью. Затем мы станем ковеном. — Он посмотрел на друзей. — Имейте в виду, после посвящения вы будете принадлежать ковену — и лично мне.
Эдди и Кьялиш кивнули, осознав важность момента.
— А потом ты нас всему научишь, — радостно сверкая глазами, подхватила Кари. Она по-прежнему не отдавала себе отчета в серьезности происходящего.
— Да, я вас научу, — с тяжелым сердцем сказал Жеро, надеясь, что его уроки не окажутся болезненными или, хуже того, смертельными.
Поднимись, род Деверо!
В черном пламени костров
Наша месть с небес летит,
Гнев луну в ночи затмит.
Козни строй и сей вражду,
Наводи обман, беду,
Знак на души смело ставь,
Разум с сердцем забирай.
Все менялось.
Кошмары отступили, Холли стала лучше спать по ночам. Жеро она решила забыть, а Томми Нагаи в качестве романтического интереса не рассматривала — парень терпеливо пытался завоевать ни о чем не подозревающую Аманду. Та лишь отмахивалась, когда Холли пыталась об этом заговорить.
— Мы с Томми давние друзья. Ты все выдумываешь.
Похоже, Аманда боялась изменить свое отношение к Томми из страха ему разонравиться. Холли ее понимала — сама через это проходила.
В Сиэтле она освоилась. Город оказался таким же интересным и современным, как Сан-Франциско. Школьные знакомые, остроумные и сообразительные, общались между собой на том же языке, что и в родном городе Холли, и ценили начитанность и целеустремленность. Широта горизонтов и разнообразный культурный опыт давали дополнительные баллы. Дождь шел не намного чаще, чем в Сан-Франциско, и Холли, благодаря постоянным напоминаниям Аманды, привыкла носить с собой зонтик. Николь такие мелочи не заботили — ей нравилось бродить под ливнем, а потом с притворными воплями влетать в дом, на ходу стягивая вымокшую одежду, и бросаться под горячий душ.
Аманда, прежде относившаяся к этим выходкам кисло-презрительно, теперь лишь изредка изображала добродушное отвращение — это произошло постепенно, за то время, что Холли жила в семье Андерсон. Шесть недель — и такие перемены! Как будто кто-то наколдовал…
— Да что с тобой? — спрашивала Аманда, смесь. — Ты — дикая самовлюбленная дурочка!
— Ты завидуешь моей красоте! — заявляла Николь, швыряя в сестру скомканную мокрую футболку.
— Ну конечно!
Холли радовалась этим переменам, постепенно понимая силу, свободу и радость отношений между сестрами. Ужасное одиночество отступало, хотя боль утраты оставалась такой же острой, как в первый день. Тем не менее жизнь в Сиэтле понемногу стирала сосущую пустоту, которую порождали мысли о будущем. Кошки с готовностью служили милыми компаньонами для игр, а сестры развлекали Холли, когда ей хотелось проплакать всю ночь под телешоу Джея Лено и Дэвида Леттермана.
Аманда стала счастлива, Николь — дружелюбна, и Холли наконец-то поверила, что ей здесь тоже найдется место.
Семья.
Холли стала желанной гостьей в комнате Николь, где черные стены украшали серебряные луны, театральные афиши и фотография с автографом Вайноны Райдер.
Девушки втроем валялись на постели. Николь уговаривала Холли рассказать Баст свои секреты и предлагала помощь в том, чтобы «найти парня».
— Только Илая не трогай! — предупредила она, мило наморщив носик. — Мы планируем новую жизнь, как только освободимся из тюрьмы.
— Илай? Кому он нужен?! — воскликнула Аманда. — Пойду-ка я спать.
— И я, — согласилась Холли.
В спальню заглянула Баст. Геката выбралась из объятий Николь, спрыгнула с кровати и пошла навстречу. Кошки потерлись носами, развернулись и потрусили прочь.
— Пошли планировать твое будущее, — с улыбкой сказала Николь, обращаясь к Холли. — Ну что ж, спокойной ночи.
— Смотри, чтобы мы утром из-за тебя не опоздали, — предупредила Аманда, — и не занимай ванную.
— Кто? Moi? [8] — Николь с притворной обидой захлопала ресницами.
Аманда укоризненно взглянула на сестру и вышла в коридор.
— Николь меня с ума сведет, — пожаловалась она Холли. — Вот увидишь, мы из-за нее опоздаем. Если ты сегодня будешь чего-нибудь просить у своей кошки, пожелай, чтобы моя сестрица вовремя собралась. Если я еще раз явлюсь на физкультуру после звонка, мне снизят оценку, — с беззлобной улыбкой добавила Аманда.
— Противно, — посочувствовала Холли, красно понимая, что напряженные отношения между сестрами остались в прошлом.
— Ага. Не хочется портить себе средний балл и шанс поступить в хороший колледж. — Аманда скорчила гримаску. — Эх, и почему я не взяла курс современного танца?! Николь вот вовремя по суетилась…
— Думаешь, лучше изображать танцующее дерево, чем сорок пять минут бегать по холоду?
— Ну, для Николь это еще один повод обратить на себя внимание, — добродушно рассмеялась Аманда. — И на этой радостной ноте я скажу тебе bonne nuit.
Холли ощутила болезненный укол. Так говорил ее отец: bonne nuit, «спокойной ночи» по-фрацузски.
«Может, это семейная традиция? Французские корни и все такое. Я столько не знаю о родителях — и никогда не узнаю, если не попрошу тетю Мари Клер рассказать о папином детстве…»
— Bonne nuit, — ответила Холли и ушла к себе.
Баст зашла следом. Холли вздохнула, закрыла дверь и огляделась, наблюдая, не забеспокоится ли кошка. Шкаф имел обыкновение сам собой открываться по ночам, а полы скрипели. Баст, несмотря на ее глухоту, все это очень не нравилось.