– Таньский, уходим, – шепнула я ей. Пока она возмущенно подбирала слова, я на английском обратилась к редактору или владельцу: – Извините, пожалуйста, моя подруга ошиблась. Надеюсь, она не очень вас побеспокоила? Мы сейчас уйдем.
– Ну зачем же? – По-русски он говорил с жутким акцентом, но почти правильно. – Останьтесь. Вы же так спешили сюда.
Я рванулась к двери, таща за собой Таньского…
Не успели.
Тишина давила. Мягко, бесшумно, на лапах из пыли, она подползла к Хали и, выждав какое-то время, пошла в атаку. Грудь была деловито перехвачена ремнями тоски, отчего дышать становилось все труднее. В ушах поселился какой-то мерзкий комар, задавшийся целью свести своим писком Хали с ума. Хоть бы один, самый маленький, звук извне, из-за стен камеры! Какой-нибудь стук или окрик, что ли. Только чтобы исчез этот ватный монстр, тайный агент отчаяния!
Но было по-прежнему тихо. Так, ладно, придется воевать самостоятельно, иначе можно простенько и со вкусом сойти с ума. Или сползти. Или спрыгнуть. Как кому удобнее. Потому что ситуация, любезно открывшая двери перед Хали Салимом, выглядела полностью и абсолютно безнадежной. Слабенькая, полудохлая надежда на помощь отца возилась где-то в углу ситуации, пытаясь встать на ноги. Но у нее, у надежды, получалось плохо. Совсем не получалось.
Да и что мог сделать Мустафа Салим, чем помочь своему неудачнику-сыну? Он и так сделал все возможное и невозможное в прошлый раз, вытащил Хали, дал ему шанс начать жить заново.
Хали грустно усмехнулся. Сколько сил, не говоря уже о деньгах, потратил тогда отец, а оказалось – все зря…
Все происходившее той проклятой зимой Хали Салим помнил очень смутно, словно фильм, который смотрел невнимательно, без интереса. Но ему действительно в тот период было, в общем-то, безразлично, что с ним будет. Шок от увиденного тем утром, словно нокаутирующий удар (или укус?) Майка Тайсона, выбил из души Хали все чувства и эмоции, оставив пустую оболочку, выполняющую самые примитивные функции. Она, оболочка, тупо следовала простейшим командам, не заморачиваясь на предмет целесообразности последних.
Потому Мустафа и рискнул, поставив на кон практически все – свою репутацию, свой бизнес, свою свободу, наконец, – лишь бы спасти сына, вернуть того к жизни. Пустые глаза Хали, из синих ставшие блекло-голубыми, снились отцу по ночам. Мустафа ни секунды не сомневался в том, что его сына подставили. Зачем, для чего – вопрос оставался открытым, но это сейчас было не главное, с этим можно было разобраться и после. А пока надо было вытаскивать Хали. Законным путем не получилось – что ж, придется закон обойти. Разруливать осложнения будем после того, как сын снова станет прежним.
Все получилось. Какое-то время пришлось подождать, пока в городском морге не появился труп какого-то бродяги, очень похожего на Хали. Остальное было просто. И очень дорого. В результате – достойные похороны неизвестного бродяги и живой, пусть и не совсем здоровый, сын на свободе.
Теперь помочь Хали было гораздо проще. Частная клиника в Швейцарии, свежий горный воздух, покой, уединенность, лучшие врачи – и вскоре пустая оболочка открылась наконец уставшим болтаться без хозяина чувствам и эмоциям, которые, возбужденно толкаясь и радостно гомоня, хлынули обратно.
И сразу стало больно. Потом, тесня боль, на первое место вырвалась, раздувая ноздри и размахивая базукой, вконец одичавшая от долгого безделья ярость. Ярость к тому неизвестному врагу, который ради удовольствия уничтожить Хали Салима не пожалел красивую, веселую, полную жизни женщину. То, что Хали совсем не любил Сабину Лемонт, не имело никакого значения. Он, по большому счету, никого из тех женщин, которые были в его жизни, не любил. Ему нравилась новая игрушка – он получал новую игрушку. Но играл бережно, не ломал и не портил. И не выбрасывал на помойку, а старался найти игрушке нового хозяина. Если не получалось – упаковывал в роскошную коробку и оставлял. Хали искренне не понимал, зачем люди придумали себе красивую сказку про любовь. Ведь все равно, как его ни называй, в какие одежды ни ряди – секс он и есть секс. И все. А остальное – фантазии писателей и кинорежиссеров. Надо же из людей побольше денег выкачать – вот и штампуют всякий сентиментальный бред.
И Сабина Лемонт не была исключением. С ней было забавно, секс был фантастическим, но на момент того кошмара их связь изжила себя. Говоря проще – Хали надоела его игрушка. И он готовил пути отступления, стараясь причинить бывшей с ним рядом последние полгода женщине как можно меньше боли. Но уберечь от гораздо более страшной участи не смог…
Какая-то мразь, задумавшая уничтожить Хали Салима, растоптала, раздавила хрупкую и нежную бабочку только за то, что она была рядом с Хали. Бабочку-мишень. Последний фильм Сабины Лемонт все же оказался пророческим.
И оттого было больно. И оттого билась в груди ярость. А потом они, боль и ярость, неожиданно для самих себя, слились в одно, не имевшее названия чувство, поселив в душе Хали ледяную глыбу с пылающим внутри огнем. Глыба давила, не давала жить спокойно, заставляла хотеть одного – найти злобного и трусливого ублюдка, вытащить его из крысиной норы на свет божий, избавить этот свет от подобной грязи. А потом можно жить дальше.
И Хали, давно уже выписавшийся из клиники, не находил себе места. Ему хотелось действовать, немедленно, сейчас. А не сидеть сиднем на одной из вилл отца. Но охрана, строго проинструктированная Мустафой, не выпускала Хали с территории, вежливо, но настойчиво рекомендуя тому по всем вопросам обращаться к отцу. Хали и обращался, он звонил Мустафе по нескольку раз в день, требуя встречи, но отец не очень-то спешил.
Наконец, где-то в середине апреля, ворота виллы разъехались, и черный «Мерседес» Мустафы Салима важно принес себя, а заодно и своего хозяина с охраной, прямо к парадному входу.
Первым желанием Хали, увидевшего в окно машину отца, было выбежать навстречу, как когда-то в детстве. Ведь они не виделись около двух лет, с момента несостоявшейся свадьбы Хали. Нет, Мустафа, конечно, приезжал к сыну после ареста, но Хали был в таком состоянии тогда, что ничего не помнил. А из клиники его забирал помощник отца, сам Мустафа светиться не хотел. Так что сегодня они должны были впервые встретиться после долгой разлуки. Хали даже бросился к дверям, но потом, словно опомнившись, медленно вернулся и сел на кровать. Никакой суеты. Надо ждать. Раз отец приехал сюда, то рано или поздно он придет. Или позовет. В любом случае что-то прояснится.
Но Мустафа, словно испытывая выдержку сына, не спешил пообщаться. Прошло не меньше часа, прежде чем зазвонил телефон. Отец приглашал в свой кабинет.
С секунду помедлив, Хали постучал в дверь.
– Входи. – Усталый голос отца заставил сердце сжаться. А когда Хали увидел, как изменился, как постарел за последнее время Мустафа Салим, сердце сдавило еще сильнее. До боли.
– Здравствуй, папа, – остановился он в дверях.
– Ну что же ты, проходи, садись, не бойся, – усмехнулся отец.