– Ах ты, маленькая сучка! – М-да, оскорбительные эпитеты у обсоска многообразием не отличаются. – Да ты у меня сейчас…

Он странно хрюкнул, словно захлебнулся собственными словами, потом судорожно замахнулся ножом, дернулся, пытаясь вырваться от невидимого кого-то, и обмяк. Нож выпал из разжавшихся пальцев, бандит постоял немного, раскачиваясь, затем повернулся и направился к выходу из квартиры.

– Стой! – машинально вскрикнула я.

– Мама, расслабься, он пошел за машиной, надо отвезти Петера в больницу. – Ника подошла к нам и осторожно разжала мои закостеневшие пальцы. – Отдай нож, он больше не нужен. Отдай.

– Но остались еще эти.

– Этими, как видишь, тоже занимаются, – действительно, весь пацанский арсенал валялся на полу, а бандиты, дергаясь, словно марионетки, неумело бинтовали рану Петера порванными мной полотенцами.

И только тогда меня отпустило.

Словно лопнула последняя ниточка, державшая меня вертикально. На пол полетел сначала тесак, потом – я. Ника едва успела подхватить брата.

ГЛАВА 27

Турбины самолета мерно гудели, периодически закладывая в уши ватные шарики глухоты. Почти все пассажиры рейса Рио-де-Жанейро – Женева спали, свет в салоне был приглушен, шторки иллюминаторов опущены.

Впрочем, шторка возле нашего ряда осталась открытой, Ежик до последней секунды борьбы со сном завороженно смотрел в окно, рассматривая сначала землю, потом – океан, а когда стемнело – такие близкие звезды.

Он уже ко многому привык – и к машинам, и к лифтам, и к эскалаторам, и к телевизору с телефоном, но когда наш самолет, с ревом набрав скорость, оторвался от земли, мальчик ахнул и рефлекторно ухватился за ручки кресла. А потом буквально прилип к иллюминатору, с трудом удалось уговорить сына поужинать.

Ужин, собственно, и стал тем камушком, что склонил весы поединка в сторону сна, и теперь Ежик, свернувшись клубочком, уютно посапывал под пледом. Ника тоже присоединилась к брату, и только мне не удавалось приманить капризного Морфея.

Слишком много всего случилось за последние несколько дней, нервы, все это время свитые в один тугой жгут, никак не могли расслабиться, сколько я их ни уговаривала.

– Синьора, – тихий шепот над головой показался мне тревожным набатом, я едва не выпрыгнула из кресла, ухая и хлопая крыльями. Очаровательная стюардесса склонилась, приветливо улыбаясь. – Я вижу, что вы никак не можете заснуть. Боитесь летать?

– Нет, – выдавленная, словно паста из тюбика, улыбка была жалкой ответной пародией на профессиональную вежливость милой девушки, но выбираться из кресла и делать книксен я не стала. Потому что до сих пор – о горе мне! – не знаю, чем отличается книксен от реверанса. – Я просто не умею спать в самолете, как, впрочем, и в автобусе. Мне, чтобы заснуть, надо лечь.

– У меня есть одно замечательное средство, – заговорщицки подмигнула мне стюардесса, – после принятия которого можно расслабиться и сидя.

– Надеюсь, расслабление не будет абсолютным? Памперсы не понадобятся?

– Нет, – хихикнула девушка, – не понадобятся. Я вам столько не налью, не волнуйтесь.

– А жаль, – тяжело вздохнула я, когда стюардесса скрылась за шторой. – Меня только ведро и расслабит.

Но и принесенного бокала коньяка оказалось достаточно, чтобы теплая волна мягко прокатилась по телу, ласково погладив кошачьей лапкой тугие жгуты нервов.

Жгуты недоверчиво прислушались к ощущениям – ощущения им явно понравились. Ну ладно, ослабим слегка напряжение, так уж и быть. Но не до конца, учти, ничего еще не кончилось.

Хорошо, хорошо, кое-что закончилось, но впереди, дорогуша, сплошная неизвестность, летим, по сути, в никуда, да еще по поддельным документам.

Кое-что? Это у нас называется кое-что?! Да Ежик до сих пор отказывается спать один и плачет по ночам! И вздрагивает, когда я беру в руки нож. Любой.

Так что я даже хлеб отрезать не могу, когда сын рядом.

Но ничего, он еще маленький, он забудет. Я надеюсь.

Всего лишь неделя прошла с того страшного дня, а мне казалось – год. Но мы справились, и теперь трудолюбивый «Боинг» уносит нас прочь от затянувшегося кошмара.

Впрочем, не стоит себя обманывать, этот кошмар никуда не денется, прочно обосновавшись в моей памяти в наглухо запертой каморке с надписью «мрак».

А еще…

Еще я начала бояться индиго.

Когда Ника, сопровождавшая Петера на берег реки, «увидела» разгром лагеря и тела погибших амфибий, она автоматически показала это оставшимся дома друзьям. А потом они стали свидетелями расправы с Петером, не нашли Лхару и Михара, и ярость буквально захлестнула ребят. Что-то похожее случилось три года назад, и в результате гнездо Менгеле вместе со всеми его обитателями оказалось в прямом смысле слова стерто с поверхности земли.

А сейчас подобная участь нависла над всем городком – индиго не хотели разбираться, кто прав, а кто виноват. Они хотели одного – отомстить. Отомстить за погибших соплеменников, за Лхару, за Михара, за Петера.

Нике с трудом удалось остановить их, уговорить подождать какое-то время, пока она не разберется, что тут произошло. Но пульсирующая ярость остальных индиго мешала моей дочери сосредоточиться, и поэтому она полностью отключилась от происходящего с нами, надеясь, что ничего серьезного за полчаса не произойдет.

Плохо она знала свою маму!

Теперь знает хорошо. И я помню, как испугалась Ника, поняв, что нам с Ежиком пришлось пережить. До слез, до побелевших губ.

До слившейся с остальными жажды мщения.

Она повзрослела еще больше, моя почти одиннадцатилетняя дочь.

Но тогда – тогда Ника полностью отключилась и от нас, и от других индиго, сосредоточившись на поиске друзей. Собственно, искать долго не пришлось, достаточно было только заглянуть в полупустые головы бандитов. Труднее было достучаться до утонувших в наркотическом сне Лхары и Михара, с этим удалось справиться только всем вместе.

А потом они вернулись к нам. И едва успели.

И это привело индиго в еще большую ярость.

Поверьте, видеть, как легко они могут превращать людей в послушных марионеток, выполняющих любой приказ, – зрелище не из приятных. Нет, бандитов мне не было жалко, за что боролись, на то и напоролись. Но ведь с такой же легкостью индиго, объединившись, могут управлять всеми, кем захотят?

Совершенное оружие, мечта Менгеле.

И очень хорошо, что наш, цивилизованный, мир индиго из амазонских лесов на фиг не нужен. Иначе…

Я не знаю, что было бы иначе. И знать не хочу. Потому что эти ребята – друзья моей дочери. И они искренне переживали за нас с Ежиком, за Петера.

Который едва выкарабкался после ранения. Сама рана серьезной не была, пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов, но крови рыжий потерял много. Почти критически много. Потому что больницы в этом городишке не оказалось, и Петера пришлось срочно везти в соседний, покрупнее.