– Врешь ты все, Пескарь Уклейкович. Я ж так помру от скуки. Смешивать напитки не надо, это да. Ты уж впредь лучше следи за мной, Лещ Воблыч.
– Легко сказать, ваше императорское высочество. Вы же меня с собой брать не изволите.
– Еще чего не хватало – тебя! А ты все равно следи, понял? Как – не мое дело. Изобрети способ.
Багровый от стыда дворецкий почтительно наклонил голову, одновременно метнув панический взгляд на графа. Тут только Лопухина заметил и наследник.
– А, и вы здесь… Нет, Язь Судакович, ты за мной теперь не следи, теперь и без тебя найдется кому следить… правда, граф? Да, а где это я?
– На корвете, ваше императорское высочество, – будничным тоном сообщил Лопухин. – На траверзе острова Гогланд.
– Ну? А это где?
– Это в море.
Наследник долго морщил лоб, соображая.
– Так что же это значит? Мы уже в плавании, что ли?
– Совершенно верно, ваше императорское высочество.
– То-то меня тошнит. Это морская болезнь. Хотя мы вчера тоже здорово дербалызнули… Ты уж, Сом Сигович, расстарайся рассолу. И Моллера мне позови. Да, а где та певичка, как ее… мадемуазель Жужу, кажется?
– На берегу, ваше императорское высочество, – сообщил Лопухин.
– Как? А поручик Расстегаев? А Пенкин? А баронесса Розенкирхен?
– Все на берегу.
С минуту цесаревич смотрел на графа круглыми глазами, пытаясь вникнуть в смысл сказанного. Не вполне вникнув, задал уточняющий вопрос:
– Так кто же на борту?
– Ваш дворецкий и ваш камердинер, ваше императорское высочество. Кроме того, два взвода морской пехоты под командой полковника Розена для охраны вашей особы. Ну и я, конечно.
Цесаревич поморгал.
– А остальные что же? – спросил он обиженным тоном. – Они меня бросили?
– Наоборот. Мы их бросили.
Моргнув еще несколько раз, цесаревич прозрел.
– Что-о? Вы в своем уме?! Где капитан этого корыта? Позвать его сюда! Немедленно повернуть обратно!
– Никак невозможно.
– А я приказываю повернуть!
– Глубоко опечален, что вынужден отказаться исполнить волю вашего императорского высочества, – с легким поклоном ответил Лопухин, – ибо она идет вразрез с инструкциями, полученными мною от государя.
Наследник сразу как-то сник. Одарил цербера взглядом, не сулившим ему в будущем ничего хорошего, тем и ограничился.
Не приказал даже убираться вон. Лопухин вышел сам, не испрашивая позволения удалиться. Вслед за ним вышел, сразу устремившись в направлении камбуза, Карп Карпович – за живополезным рассолом, должно быть. Физиономия дворецкого выражала сдержанную неприязнь к церберу.
Обед в кают-компании наследник проигнорировал – то ли молча страдал, запершись у себя в каюте, то ли, что скорее, еще не освоился с расписанием жизни на корвете.
– Влипли мы с вами, граф, в историю, – наклонился к уху Лопухина Розен между первым и вторым блюдами. – Не будет нам прощения. Вот мой совет: делайте карьеру как можно скорее, чтобы при новом государе выйти в отставку в хороших чинах.
– Спасибо за совет, хотя и запоздалый. Я давно это понял.
– В самом деле?
– Да. В ту самую минуту, когда государь попросил меня принять эту миссию.
– Вы могли бы отказаться.
– Вы же не отказались.
– Но вам придется хуже, чем мне. В чем состоит моя функция? Всего лишь защищать наследника от внешних врагов. Наше дело простое, военное: либо защитим, либо умрем. Вам же предстоит защищать его от него самого. Наследник злопамятен и никогда вам этого не простит.
– Совершенно в этом уверен. Вы хотите предложить еще что-либо?
Розен явно смутился. Затем отрицательно качнул головой.
После полудня задул умеренный норд-ост. На «Чухонце» подняли косые треугольники парусов. Канонерка сразу начала наседать на идущий под паром «Победослав». Пыхачев, сменивший на мостике старшего офицера, приказал набрать сигнал «уменьшить ход».
– Почему мы не пользуемся ветром, Леонтий Порфирьевич? – спросил Лопухин, также поднявшийся на мостик.
– Хочу дать поработать машине, – отвечал тот. – Мало ли что может случиться.
– Вы в ней настолько уверены?
– Напротив. Я уверен в парусах. Если в машине что-то может сломаться, то я предпочитаю, чтобы поломка произошла здесь, вблизи родных берегов, и уж во всяком случае на Балтике, а не в океане. Что до угля, то мы пополним его запасы в Данциге и Копенгагене.
– Значит, мы не зайдем ни в Ревель, ни в Либаву?
– Нет, если не понадобится ремонт. Вы огорчены?
С мостика было хорошо видно, как по палубе, пошатываясь и хватаясь за такелаж, бестолково слоняется наследник престола. Временами цесаревич приближался к фальшборту и, приподнявшись на цыпочки, всматривался в горизонт, где вдали то проявлялась, то вновь тонула в дымке береговая полоска. Ход мыслей его императорского высочества был виден как на ладони: из Ревеля вызвать телеграммой свиту, и пусть всякие надутые индюки бурчат о дебоширах-собутыльниках и сомнительных женщинах. Плевать. Пусть злой цербер из Третьего отделения попытается выставить свиту силой! Вряд ли посмеет. А посмеет, так ему же хуже. Папа хочет скандала? Папа получит скандал!
– Совсем наоборот, я обрадован, – честно ответил Лопухин. – К сожалению, не в нашей власти отменить заход в Данциг. – Он вздохнул. – Да и в Копенгаген тоже.
Ничего более они не сказали друг другу, но обменялись взглядами из числа тех, что красноречивее всех велеречий. «Скверная вам выпала миссия, Николай Николаевич, – говорил сочувственный взгляд Пыхачева. – Коли наследник к тридцати годам не вошел в разум – пиши пропало. Намучаетесь вы с ним». – «Не обольщайтесь и вы касательно вашей миссии, Леонтий Порфирьевич, – отвечал взглядом Лопухин. – Привести корвет во Владивосток с цесаревичем на борту труднее, чем без цесаревича, это-то вы понимаете. Но вы еще не поняли, насколько это труднее. И не сочувствуйте мне, не то я начну сочувствовать вам…»
Ветер слабел. Видно было, как на приотставшем «Чухонце» гуще повалил дым из трубы. Раздвигая серую воду Балтики, «Победослав» продолжал нарезать морские мили.
Отчего Российская империя не хиреет и не рушится, как многажды предсказывали ее недоброжелатели? Не раз она шаталась, сбитая с торного пути тяжелыми войнами, неудачным реформаторством, всегда сопряженным с неистовым казнокрадством, неурожаями и эпидемиями, – однако стоит твердо, могуче, а когда шагает, то видно, что ноги колосса сработаны из материала покрепче глины.
Так не бывает, так не должно быть – бурчат скептики вопреки очевидному. Все развивается по спирали, согласно немецкой науке диалектике, и то, что вчера было варварски грубо и нахально, сегодня становится помпезно и пресыщенно, а завтра вновь опрокинется в беспросветное варварство.