Сразу было видно, что шутка старая, повторенная много раз. Но старичок понравился. Такой ни в коем случае не мог быть жандармским агентом.
Особенно забавной казалась растительность на лице. Отставной генерал-майор Бубнов носил пышные седые усы, переходящие в нелепо торчащие бакенбарды, а подбородок брил. Осколок прошлого царствования… Лет сорок назад такое обезьянничанье было в моде.
Катенька сделала легкий книксен:
– Романова Екатерина Константиновна, аспирантка Харьковского университета.
– А, наука… – с заметным разочарованием протянул было отставной генерал-майор, но сейчас же спохватился. – И по какой же части изволите… э-э… аспирантить?
– По исторической.
– Жаль, – всплеснул сухими ручонками Бубнов. – Мы, артиллеристы, больше математику уважаем. Полезнейшая из наук-с! Но и насчет истории, знаете ли, бывает… Вот я вам расскажу одну историю из гарнизонной жизни…
И рассказал. Катенька едва не прослезилась от смеха. Вот вышел бы номер, если бы поплыла маскарадная косметика!
– Куда изволите держать путь? – осведомился генерал, чрезвычайно довольный впечатлением, произведенным рассказанной историей на импозантную барышню.
– В Новороссийск, а оттуда в Батум. – Пришлось соврать симпатичному старичку.
– По научным делам?
– Также и по личным.
– А я в Новороссийске живу. Да-с. Хороший город, только ветра бывают злые. Домик у меня там. Живем, хлеб жуем. Решил вот наведаться к старому месту службы, в Очаков, а оттуда в Крым, да супругу взял, дражайшую мою Пелагеюшку, да внука Федьку. Родители-то его на Дальний Восток поехали, там год службы за полтора идет и карьерный рост быстрый. Как обустроятся, заберут сына к себе. А пока он со мной, лоботряс. Мне – что? Мне радость. А вот не возьметесь ли вы, сударыня, подтянуть его немного по истории? Ему экзамен за шестой класс осенью сдавать, а не сдаст – турнут обалдуя из гимназии. Право, взялись бы, а за мной не пропадет, отблагодарю, как полагается…
Называется: выжидал-выжидал, ходил вокруг да около, а потом взял да и пальнул в упор. Отказать? Неловко отказывать такому симпатичному старичку…
– Я, право, не знаю… – замялась Екатерина Константиновна. – Вряд ли у меня найдется достаточно времени…
– Если нарушаю своей просьбой ваши планы, тогда прошу великодушно извинить, – старомодно поклонился Бубнов. – Все понимаем: здесь общество, а вы – молодая привлекательная особа…
– Ах, совсем не то, что вы подумали! – воскликнула Катенька. – Я… я согласна! Во всяком случае, до Новороссийска вы можете располагать мною.
– И великолепно! – расцвел отставной генерал-майор. Право, приятно было доставить старичку удовольствие. – Не угодно ли начать прямо сейчас?
Так… полюбовалась морскими видами…
– Угодно. – Катенька вздохнула.
– Тогда прошу в каюту, – засуетился Бубнов. – Уж и не знаю, как вас благодарить, голубушка. Расшевелите вы бога ради Федьку, лоботряса этакого, а вздумает дерзить – мне жалуйтесь, я ему ужо подзатыльников пропишу. Да и Пелагее Андреевне, супружнице драгоценной моей, радость. Сами посудите, легко ли ей в ее годы путешествовать без прислуги?..
Великая княжна остановилась как вкопанная. Вольная жизнь, к которой стремятся все узницы дворцов и мученицы этикетов, оказалась наполненной неприятными неожиданностями. Откуда было знать Екатерине Константиновне, что на репетиторов зачастую смотрят как на дармовую прислугу? Мелочь – но пугающая с непривычки, и Катенька испугалась. Целые пласты неведомой жизни заурядных подданных грозили обрушиться на нее, как штукатурка с потолка. Боязно, зябко…
– Я не гожусь в горничные… – пролепетала великая княжна.
– Господи, да всей работы вам – вечером расшнуровать моей дражайшей платье, а утром зашнуровать! – всплеснул руками Бубнов. – Чепуха же, право! Разве это работа? Главное – с Федькой моим позанимайтесь, а уж прочими делами я вас не слишком утружу, мое слово крепко. Ну как, согласны?
– Согласна, – кивнула Катенька, чуть подумав. – Но, право, странно, что вы путешествуете без прислуги…
– В больнице Аграфену оставили, в Ялте, – вздохнул генерал. – Я на докторов кричать, а они ни в какую. Подозрение на брюшной тиф, говорят. А нам ехать надо. Груня ревмя ревет да, пардон, до ветру бегает. Словом, уломали меня доктора. А нынче стали укладывать вещи, гляжу – ее узелок. Хотел его в больницу отослать, да на коридорного из «Эдинбурга» не понадеялся. Ничего, дома получит, как поправится, а денег на дорогу я ей оставил…
Пелагея Андреевна оказалась толстой старой брюзгливой теткой, а Федька – толстым же увальнем с заплывшими жиром глазками и умом чугунной несгибаемости. Тщась вдолбить в голову недоросля разницу между гибеллинами и гвельфами, Катенька билась с ним до темноты с тем же успехом, с каким могла бы биться головой о причальный кнехт.
Потом учебник господина Шпунта полетел в угол – ладно еще, что не в голову надоедливой репетиторше, – а чадо не просто разразилось басовитым ревом, но и забилось в наигранной истерике, расшвыривая по каюте все, до чего могло дотянуться короткими толстыми ручонками. Обещанного дедом подзатыльника лоботряс не получил – видно, любил внука отставной генерал, – а виноватой во всем оказалась репетиторша. Ах, так? Катенька вспыхнула. Не навязываюсь! И платы мне никакой не нужно. До свидания!
Подхватив с койки свой ридикюль, Катенька гордо вышла. Сердце громко стучало от возмущения. Вот безобразие! Вот несносный олух! И дедушка его хорош… Ой, а это что такое?
Пунцовая краска залила лицо великой княжны. В своих руках она обнаружила не только ридикюль, но и дешевый ситцевый платок, вероятно, принадлежащий оставленной в Ялте прислуге, да еще какой-то бумажный листок, свернутый пополам. Вот наказание! Схватила, не глядя… Вольно же было мальчишке расшвыривать вещи… Как ни неприятно возвращаться, а платок надо вернуть, чтобы не подумали невесть чего…
И тут бурно стучащее сердце дало сбой. Бумажный листок, который великая княжна хотела скомкать и выбросить в притороченную к переборке мусорную корзину, оказался не простым листком. Очень даже не простым! В руках Катеньки оказался пашпорт на имя Аграфены Дормидонтовны Коровкиной, 22 лет, родом из крестьян Пензенской губернии, приметы такие-то…
Возле тусклого электрического светильника Катенька внимательно прочла документ. Приметы настоящей Аграфены не совсем совпадали с ее собственными, но отличались все же не безнадежно. Ужасали имя, отчество и фамилия. И все же это был настоящий, не поддельный пашпорт с настоящей гербовой печатью!
А потом пришли нравственные мучения. Вернуть и платок, и пашпорт? Или только платок? С одной стороны – пахнет воровством и мошенничеством. С другой – пашпорта долго не хватятся. Генерал тоже хорош – увез и вещи прислуги, и ее документ… У бедной девушки – дай бог ей поправиться – могут быть неприятности с полицией. Хотя… дело ведь разъяснится после того, как Бубнова запросят телеграфом?