Тотальное безразличие к собственной судьбе погрузило Кирилла в своеобразный анабиоз. Где‑то на периферии сознания он замечал суету вокруг него Каплана, медсестер и санитарок.

А замечать начал на следующий день после визита «любящих родственников», когда веки решили наконец открыться.

Доктор Каплан оказался довольно щуплым лысоватым субъектом с идеально круглой проплешиной в стоге черных кудряшек и с вечно озабоченной физиономией. Скорее всего, это постоянство было связано с состоянием пациента, но другим Кирилл своего врача не видел.

Анабиоз, в котором плавало первые дни сознание, стал для Кирилла настоящим спасением, но это он понял гораздо позже. А тогда просто не замечал чудовищной боли, разъедающей тело изнутри. Он бессловесным кабачком лежал на кровати, тупо таращась в потолок. На вопросы, обращенные к нему, не реагировал, никого ни о чем не просил. Кормили его насильно, через трубку, физиологические потребности удовлетворялись добровольно‑принудительно.

А еще его кололи, натирали, пичкали лекарствами, воздействовали токами, облучали, массажировали — лечили, в общем, до изнеможения.

Сколько это продолжалось, Кирилл не знал. Просто не фиксировал. Но, похоже, Вениамин Израилевич действительно был великолепным профессионалом, потому что вскоре его пациенту надоело быть овощем.

Глава 8

Пускать слюни безмятежности, не обращая особого внимания на внешние раздражители, было, конечно, очень удобно. Ведь кабачок — он и есть кабачок, какие к нему претензии? Если бы не одно «но». Существенное такое «но».

Вытягивая из земли вкусняшку, кабачок просто толстеет, разрастаясь в длину и ширину. Но никаких лужиц и кучек при этом вокруг себя не оставляет. И это различие все больше и больше напрягало Кирилла.

У отважных и решительных литературных и киногероев были иные, более благородные стимулы бороться с болезнью и немощью: желание наказать негодяев, к примеру, или спасти слабых и униженных, или все это вместе, сделавшись суровым героем‑мстителем. В общем, светлых целей‑маяков, указывающих путь среди мрака отчаяния, писатели и сценаристы придумали немало.

У Кирилла же никаких таких целей пока не было — ни наказывать, ни мстить, ни защищать он не собирался. Но и выносить ежедневные унизительные процедуры вдруг расхотел.

Росток чувства собственного достоинства оказался самым сильным, он первым пробил кожуру кабачка и вырвался наружу, став единственной опорой разрушенной души.

Что бы ни случилось, какие бы пакости ни подбрасывала судьба, надо в любой ситуации оставаться человеком, не опускаясь до соблазнительно упрощающего жизнь уровня животного. Или растения.

И пусть окружающие видят тебя именно таким, плевать. Главное — твое внутреннее ощущение.

Когда Кирилл впервые попробовал встать, тело с ним не согласилось и осталось лежать на кровати рыхлым комком теста. В результате следующей попытки комок теста свалился на пол. И подняться самостоятельно не смог, потому что вдруг обнаружилось, что в руках и ногах поселились термиты, с хрустом пожирающие кости и мышцы изнутри. Когда их хозяин неподвижно лежал на кровати, мерзкие твари, наверное, спали.

Но попытка принять вертикальное положение закончилась плачевно. Но в то же время — результативно. Потому что дикая боль, выгнавшая на глаза слезы, одновременно окончательно взорвала анабиоз.

— Так, что тут у нас происходит? — словно сквозь вату донесся голос Каплана. — Ну, что ж вы так, молодой человек! Вам нельзя делать резких движений… Минуточку! А с чего вдруг вы решили делать эти движения? Вы… вы меня слышите? — оживился доктор, вместе с шкафоподобным охранником поднимая пациента с пола. — Понимаете?

— Да, — прохрипел Кирилл сквозь судорожно стиснутые зубы.

— Великолепно! — аж подпрыгнул на месте эскулап. — Сейчас сделаем укольчик, во‑о‑от так. Ну, с возвращением вас, Кирилл Константинович!

— Откуда? — возвращаться полностью, так сказать, Кирилл не собирался, поскольку тесное общение с родственниками нынешними и будущими в его ближайшие жизненные планы не входило. Доктор ведь упоминал о возможной умственной неполноценности? Вот и отлично. — Я куда‑то ездил?

— Вы… — Каплан склонился над пациентом, пристально вглядываясь ему в глаза. — Вы что‑либо помните?

— Да, конечно.

Злобные маленькие твари под действием инъекции постепенно начали укладываться в спячку, уволакивая в норы боль. Теперь можно было сосредоточиться на разговоре.

— Что именно вы помните?

— Да все. Вот только не понимаю, где я и как сюда попал.

— Та‑а‑ак, — доктор вцепился в кончик своего внушительного носа и принялся измываться над беднягой, заставляя мучительно краснеть. — Давайте по порядку. Как вас зовут?

— Кирилл. Кирилл Витке.

— Замечательно. Где вы работаете?

— Нигде.

— То есть?

— Я еще учусь. В школе. А где папа? И почему мне так больно? Я что, под машину попал, да?

— Мгм, — сделав нос похожим на воспаленный хобот муравьеда, Вениамин Израилевич оставил беднягу в покое и, присев на край кровати, успокаивающе похлопал Кирилла по руке: — А сколько вам лет, юноша?

— Двенадцать. Что вы все спрашиваете и спрашиваете? Почему сами не отвечаете? И… и почему у меня такой странный голос? Где папа? Я хочу домой!

Главное, не переиграть. Рыдать будем? Нет, не будем. В этом возрасте он считал себя взрослым парнем, жестким и суровым. А орать — орать можно сколько угодно.

— Все‑все, успокойся, — перешел на «ты» Каплан, — скоро придет твой брат, он все и объяснит. А пока я попрошу тебя лежать тихо и не пробовать вставать. Тебе пока нельзя.

— Но что случилось?

— Ты заболел, очень серьезно заболел. И для того, чтобы выздороветь, должен меня слушаться. Я — твой лечащий врач, меня зовут Вениамин Израилевич.

— Очень приятно, — буркнул Кирилл и отвернулся. — Я в туалет хочу.

— Сейчас придет санитарка и даст тебе утку.

— На фиг мне утка? Я есть не хочу, я писать хочу!

— Кирилл, — доктор наклонился и вытащил из‑под кровати раздавленный асфальтовым катком чайник без крышки, — уткой в больницах называют вот эту штуку, она лежачим больным вместо туалета.

— Чего‑о‑о? Не буду я в эту штуку, да еще в присутствии посторонней тетки! Помогите мне дойти до туалета!

— Тебе снова будет больно, к тому же ты еще слишком слаб, чтобы справиться самостоятельно.

— Отведите. Иначе обдую кровать.

Первый раунд Кирилл выиграл по очкам. Все тот же шкаф на коротких кривых ножках вкатил в палату инвалидное кресло, пересадил туда упрямого пациента и довез до санузла. Дальше Кирилл управлялся сам. И пусть заняло это гораздо больше времени, чем раньше, пусть потревоженные термиты снова грызли его (правда, меньше, чем в первый раз, лекарство еще действовало), но он сделал свой первый шаг к возвращению.