Володя не слушал их объяснений, он смотрел на фотографии. Та самая Иванова, и клипсы те же, застыли в полете, как маленькие ядра.
Рядом с ней толстяк под стать. Он точно не из списка изобретателей. Этого Иванова Володя никогда не видел.
– Дети, – растерянно проговорила Лена, – чем вы занимались? Что это такое?
– Дети, продолжайте! – велела Алла.
Инициативу захватила Настя.
– Следующая группа фотографий, – говорила она, явно наслаждаясь моментом, – должна внести в отношения моих родителей ясность и умиротворение. Демонстрирую:
Иванов и наша соседка тетя Лена с пятого этажа, любовники, входят в подъезд. Они же, выходят из подъезда.
– Мы ждали меньше часа, – сообщил Ваня.
– Век скоростей! – хмыкнул Гена. Заработал строгий взгляд жены и, кашлянув, подобострастно заявил:
– Таких надо выводить на чистую воду!
– Частный сыск, – со знанием дела сказала Мила, – начинает у нас развиваться, лицензируются фирмы. Но не особо процветают, так как в основном занимаются поиском оснований для разводов.
– То ли еще будет! – оптимистично брякнул Гена и скис под недовольным оком жены.
– Не перебивайте, – попросила Настя и продолжила выкладывать на стол фотографии. – Петька, отгреби посуду. Это – гвоздь программы. Целуются. В нашей арке. Они думали, что их никто не видит, а мы с Ванъкой за мусорными баками сидели.
– Классный снимок, – похвастался Иван. – Смотрите: ей, чтобы до его губ дотянуться, его же живот и мешает. А? Как стоят! Прямо буква "Л", между ногами расстояние точно больше метра. Здорово получилось. Я на конкурс пошлю.
– А сколько, интересно, за эти фотки дядя Валера, муж тети Лены, даст? – задумчиво произнес Петя.
Его вопрос вывел родителей из растерянности, они снова хором воскликнули:
– Петька!
– По шее он тебе даст, – сказал Володя.
– Как минимум, – тихо сказал Гена. – В этой семье не портрет Пушкина должен висеть на стене, а Павлика Морозова.
– Как на конкурс, так можно, – надулся Петя, – а как правду, ну за маленькую там плату, сразу «набью, набью». А кто с уроков сбегал, чтобы караулить?
– Кто? – строго спросила Лена.
– Никто, – ответила Настя и ткнула брата кулаком в спину. – Ой, посмотрите на этих Ивановых, – она взяла один из снимков, – в этом семействе есть нечто гоголевское. Он – вылитый Собакевич, а она – настоящая Бобелина.
– Точнее, Боболина, – поправил ее Родион. – Кстати, в жизни Боболина не была столь мощного телосложения, как ее изображали на русских лубках. И Гоголь тоже ошибался.
– Кто такая Боболина? – спросила Мила.
Никто, кроме Насти и Родиона, не знал.
– Господи, ну кто сейчас читает Гоголя? – презрительно пожала плечами Алла.
– Героиня войны за независимость в Греции, – пояснила Настя. – Купчиха, вдова, все имущество отдала повстанцам, а сама стала капитаном военного фрегата и сражалась против турок. В кабинете Собакевича висел ее портрет, и одна ее нога, как пишет Николай Васильевич, «казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные», – процитировала Настя наизусть.
«Литературу она сдаст, – подумала Лена. – Но что делать с химией?»
– Подожди, Ванечка! – остановила Лена мальчика, который собрался уходить. – Я тебя конфетками угощу. – Достала из серванта и открыла коробку ассорти, еще Канарейкиным даренную.
– Если отвлечься от Гоголя Николая Васильевича, – признался Родион, – то я ничего не понимаю.
– Аналогично! – поддакнули Мила и Гена.
– Все так просто! – бросилась на защиту Соболевых Алла, которая была в курсе дела. – Еще Фрейд говорил…
Что говорил Фрейд, узнать не удалось, потому что раздался звонок в дверь.
Лена вдруг подумала, что это пришла Иванова – та, что на фотографиях, которые лежат на столе. Ужас! То есть очень хорошо, сейчас бедной монументальной женщине все объяснят. Володя и объяснит.
Перед Володей стояла не Иванова, а бледный, взволнованный мужчина лет пятидесяти, с ухоженной, точно циркулем очерченной, бородкой-эспаньолкой. На свободной от растительности части лица разливалась бледность свежевыстиранной и подсиненной простыни.
– Я могу видеть Елену Викторовну?
– Кто вы такой? – довольно грубо спросил Володя, у которого были основания опасаться непрошеных гостей.
– По личному, очень личному делу.
– Кто вы такой? – еще строже спросил Володя.
– – Моя фамилия Канарейкин.
– Петр Сергеевич? – изумилась Лена, не выдержавшая ожидания и прибежавшая на помощь мужу.
– Елена Викторовна! – простонал Канарейкин в ответ.
Он вытянул руки вперед и, отстраняя Володю, рванулся к Лене с такой силой, словно она собиралась убежать от него.
Лена попятилась в комнату.
– Мне надо с вами поговорить! – заклинал Канарейкин. – Здравствуйте, господа!
Он увидел, что попал на торжество, люди сидят за праздничным столом, смутился, но продолжал свое:
– Умоляю! Пожалуйста, наедине, пять минут!
– Зачем? – растерялась Лена. – Почему наедине? Мне нечего скрывать от семьи и друзей.
Канарейкин продолжал упрашивать ее удалиться для приватного разговора.
– Никуда она не пойдет! – отрезал Володя. – И вы сюда напрасно явились.
– Елена Викторовна, миленькая, все рушится! Поруганное имя, позор, тюрьма, – бессвязно лепетал Канарейкин.
– Петр Сергеевич, успокойтесь, – говорила она.
– Как же успокоиться? Ведь следствие, следствие идет!
– Это по делу Ивановой-Боболины? – тихо спросила Алла Настю, но все услышали.
Петя, которого весь вечер шпыняли, пожелал реабилитироваться.
– Это по другому делу, – сказал он. – Дядя Канарейкин изобретения своровывал.
– Воровал, – автоматически поправил его Родион.
– Все очень просто, – сказал Гена жене. – Соболевы организовали дома филиал прокуратуры.
Миле эта информация решительно не понравилась. Она впервые посмотрела на Гену не покровительственно, а испуганно.
– Не боись! – обнял ее Гена за плечо. – Ты со мной.
– Все знают! – Канарейкин уставился на Петю. – Дети знают. Мое доброе имя, честь! У меня скоро внук должен родиться. – Канарейкин чуть не плакал. – Как он на меня посмотрит? Это была не моя идея!
– Не ваша, – подтвердил Володя, – а двух десятков других людей.