Итак, эсэмэски. Мои и Прохиндея.
Я: «Ни в коем случае не приходи во вторник! Ты неправильно понял!»
В эсэмэсках я соблюдаю все правила грамматики и пунктуации, в отличие от большинства людей, которые экономят пять секунд и не ставят запятых, сокращают слова. Или они просто безграмотны? Как Прохиндей.
Он: «Тытаксильно саскучлась целуюбуду».
Я: «Между нами всё давно кончилось! Это не кокетство! Пожалуйста, оставь меня в покое!»
Он: «Вена купить».
Не сразу поняла вопросительное предложение: «Вина купить?»
Я: «Не хочу тебя видеть ни с вином, ни без вина. Оставь меня в покое!»
Он: «Шампуня зохвачу» (орфография автора).
Шампунем Прохиндей называл шампанское.
Я: «У меня важная встреча! Искренне тебя прошу: не являйся! Между нами всё давно кончено!»
Он: «Бабашку ушли».
Кретин! «Бабашку»! (Вместо «бабушку»).
Я: «Последнее сообщение и предупреждение. Меня дома не будет. Видеть тебя не желаю! Не пиши. Не звони. Не приходи».
Бабушку тем не менее я выпроводила. Потому что хотела остаться с Костей наедине. Перед долгой-то разлукой. Насколько деликатно получилось, не уверена.
– Костя придёт ко мне, – выделила голосом. – Тебе в магазин не нужно или приятельниц навестить?
– Что ж я, без понимания? Но может, покормить его сначала, а потом уйду?
– Бабуля!
На мой стон бабушка отреагировала потрясающей фразой:
– Права, внученька. Сытый мужик в любви не злой.
Я открыла рот и забыла захлопнуть. А бабушка сказала, что поедет к моим родителям. Штопать носки моему папе, потому что «твоей мамочке» начхать, что доцент в дырявых носках разгуливает.
А потом началось дурное кино в жанре комедии положений. Дурное кино – то, что не оставляет равнодушными, а вызывает отрицательные эмоции. Комедия положений – когда невероятным образом в курьёзной ситуации сталкиваются персонажи. Комедия положений в реальной жизни практически отсутствует. Она – продукт деятельности изощрённого ума драматургов. Но в моей жизни – случилась. Роль главной героини исполняла...
Я открыла дверь на звонок в полной уверенности, что пришёл Костя.
На пороге стоял Прохиндей. Кстати, он имеет человеческое имя – Лёша. Жену Лёши-Прохиндея, мою экс-подругу, зовут Марина.
– Ты! – выдохнула я с возмущением.
– Я, малыш!
В одной руке чахлая веточка хризантемы, обёрнутая целлофаном, в другой – бутылка шампанского. Шагнул вперёд, потянулся, чтобы обнять меня. Ничего не оставалось, как отступить в глубь квартиры.
– Зачем ты пришёл? Я же просила, писала...
– Ну, хватит кокетничать! – сморщился он. – Прими, – сунул мне цветы и вино. – Давай тапочки.
Я замахала руками, отказываясь:
– Немедленно уходи! Ухо-ухо...
Заикалась, потому что вошёл Костя.
Сумка через плечо, в каждой руке по букету. Надо полагать – мне и бабушке. Ей – тюльпаны, мне – розы, дюжина, не меньше.
– Здравствуйте, у вас открыто, – проговорил Костя и застыл, увидев Лёшу с шампанским.
– Костя, это недоразумение, я сейчас всё объясню...
Ничего объяснить мне не удалось, потому что в прихожую влетела Марина. И с ходу начала вопить. Почему-то ярость свою обрушила не на мужа, а на меня.
– Аська! Как тебе не стыдно? Когда ты оставишь моего мужа в покое? Что ты волочишься за ним как последняя сучка?!
Марина не стеснялась в выражениях и обвиняла меня в том, что не могу забыть Лёшу, досаждаю ему, навязываюсь. Такой-то мне растакой давно следует понять, что у Лёши семья, ребёнок, нечего мужика соблазнять прелестями, которые у меня «с пятого класса повылезали, а все мальчишки с ума сходили, а девчонки, у которых грудь не росла, завидовали, но теперь всё переменилось, осталась на бобах, так не хватай чужое...»
Она кричала и кричала. Мы не трогались с места, стояли, как пассажиры автобуса в час пик. Я не смотрела на Лёшу, но боковым зрением отметила – не сильно-то Прохиндей испугался. Пыталась поймать взгляд Кости – не удавалось. Он стоял каменным памятником, которому хулиганы воткнули в руки букеты. Только глаза переводил с Лёши на Марину. О чём-то мучительно думал. Губы – в линеечку, ноздри – напряглись, желваки – ходят.
– Марина, прекрати! – прохрипела я.
Голос мой сел и впервые стал походить на голос взрослого человека, исчезли детские обертоны.
– Марина, Лёша... самое главное – Костя! – басила я. – Вы все заблуждаетесь. Дайте мне внести ясность.
– Чего вносить? – гаркнула Марина. – Напакостила, теперь хвостом заметаешь?
– Как ты узнала? – без тени испуга спросил Прохиндей жену.
– Эсэмэски ваши прочитала, – ответила Марина. – Пёс гулящий!
В последней характеристике была скорее гордость, чем негодование. Но мне до их семейных отношений не было дела.
– Костя! – сорвавшимся с басов на фальцет голосом выкрикнула я. – Не слушай их! Это нелепость, ошибка. Я тебя ждала, только тебя!
– Его? – Прохиндей оглядел Костю.
– Этого шпингалета? – прыснула, не поверив, Марина.
Рядом с монументальным Прохиндеем, с баскетбольного роста Мариной Костя выглядел коротышкой. Но эти громилы не стоили его мизинца! Они не заслуживали малой толики Костиных переживаний. Гулливер попал в страну тупых великанов, у которых мозгов – два грамма. Туши с грудами мышц и костей, без признаков интеллекта.
Я поняла, какой силы удар обрушился на Костю, по тому, как дёрнулась его бровь и судорогой скривился рот. Во время пошлой сцены его лицо было каменным, а тут будто треснуло, лишь бровь подскочила и губы побелели.
Мне было настолько больно, настолько жаль Костю, что, не думая над смыслом, я просипела, ткнув пальцем в Лёшу:
– Это Прохиндей, козёл, мы тебе с бабушкой говорили...
Только хуже сделала.
– Кто прохиндей? – возмутился Прохиндей.
– Она еще и обзывается! – упрекнула Марина.
Сумасшедший дом на выезде.
– Бабам – цветы, – сказал Костя не своим голосом и протянул нам с Мариной букеты. Мы невольно приняли. – А с козлами, – подняв голову и выстрелив гневным взглядом, от которого Прохиндей отшатнулся, – я не дерусь.
И ушёл.
– Постой! – закричала я.
Не закричала, а просипела неслышно. Голосовые связки прекратили работать. На нервной почве. Дурацкое выражение. Какая у нервов почва? Поди, не чернозём или суглинок.
– Шикарный букет, – оценила Марина бабушкины тюльпаны. – А ты, – обратилась она к мужу, – Аське примороженную хризантемку по дешёвке купил.